Нэлли

— Как вам будет угодно, коллега, — отвечал Томсен. — У нас на «Заре» не было ни одного случая заразного заболевания. Мы все совершенно здоровы и лишь очень утомлены. Впрочем, имеются ушибленные во время тайфуна.

— Ну, и прекрасно, — заметил Браун.

С этими словами он взял из рук сестры список спасенных, сделал на нем пометку, попрощался с Томсеном и вышел, не взглянув даже на остальных путешественников.

— Ты заметил, что он пьян? — шепнула Нэлли на ухо Петру. — Вот напугал он меня! — облегченно вздохнув, сказала девочка.

— Да, это было бы очень неприятно, если бы он начал нас осматривать, — заметил Петр.

— Ну, друзья, вам надо быть осторожными, — подходя к Нэлли и Петру, сказал Дик.

— Разве нам и в Японии угрожает опасность? — спросила Нэлли.

— Если он вас узнает, то, конечно, нам нелегко будет от него отделаться, — отвечал Дик. — На этот раз все обошлось благополучно. Однако, нам всем следует быть начеку, — добавил он.

В течение двух дней пути доктор Браун не появлялся в лазарете и, как говорил Томсен, он без просыпа пил, не выходя из своей каюты. Наши путешественники проводили большую часть времени, сидя на палубе в носовой части парохода, куда не допускались прочие его пассажиры. Только доктор Томсен ежедневно виделся с командиром и Брауном. Умный норвежец умело отвлекал их внимание от своих товарищей.

Высадка в японском порту Кобе произошла без осложнений.

Доктор Браун первым съехал на берег, а прибывший на «Никко-Мару» портовый врач-японец поверхностно осматривал пассажиров и, переговорив с Томсеном, выдал всем, взятым с «Зари», пропуска.

Несколько репортеров от местных газет старательно записывали, что им рассказывали Дик и доктор. К остальным людям из экипажа «Зари» никто не обращался.

После обеда Дик пригласил всех товарищей на бак, т.-е. на переднюю часть парохода.

— Это наше прощальное совещание, — заявил он. — Сегодня под вечер Нэлли, Петр и Окалани вместе со мной съедут на берег. Доктор Томсен с прочими товарищами останутся на «Никко-Мару», пока норвежское консульство не примет мер для перевоза коллекций на берег. Не так ли, товарищ?

— Да, мы остаемся, — подтвердил Томсен. — Мне очень грустно расставаться с вами, но ничего не поделаешь: нужно довести до конца труды бедного Стефансена и доставить его коллекции в Норвегию.

— Надеюсь, что мы увидимся в Советской России, — заметил Дик.

— Даже наверное! — улыбнувшись, сказал доктор. — Я непременно приеду в Москву. Это моя мечта…

Солнце огромным красным шаром спускалось к горизонту. По спокойным водам бухты, словно стаи белых лебедей, скользили парусные лодки. Красивые берега Японии, окутанные как бы в ярко-зелёный плащ, были озарены огненным закатом.

Нэлли не могла оторвать своих глаз от открывшейся перед нею картины, и девочке казалось, что не только маленькие японцы, но и порозовевшие облака, и зеленовато-синее море, и эти крохотные домики на берегу, — все теперь приветливо ей улыбается.

— Катер у трапа, товарищи! — раздался громкий голос Дика.

Юнуска арбакеш

Арбакеш — узбекский извозчик

I. НА АРБЕ

Тяжело живется Юнуске.

Вот уже 12 лет занимается он извозом, а все на нем тот же старенький рваный халат, пропитанная потом тюбетейка, да стоптанные, неуклюжие сапоги.

Головы своей и то не может побрить Юнуска, как это делает каждый правоверный мусульманин. Денег нет для этого у бедного узбека.

С завистью посматривал он со своего седла на других арбакешей.

«Ишь, какие на них халаты красивые с красными и зелеными полосами, в шелковые даже некоторые нарядились», думал он.

— Эй, сторонись! — раздался голос за спиною Юнуске, и он, свернув в сторону, невольно оглянулся.

Новая чистенькая арба, мерно переваливаясь на своих двух огромных колесах, обгоняла его.

Красивая серая лошадь шла мелкою рысью, покачивая на своей спине молодого арбакеша, распевавшего веселую песню.

Под плетенкой па обгонявшей Юнуску арбе сидели четыре купца в нарядных халатах.

На головах у этих седоков были накручены огромные чалмы, сделанные из тонкой белой кисеи.

Трое из них, с длинными седыми бородами, о чем-то оживленно разговаривали, а четвертый — молодой, вероятно, слуга, почтительно сидел у самого края экипажа.

На его чисто выбритой голове пестрела вышитая разноцветными шелками тюбетейка. Лица этих пассажиров казались сытыми, довольными.

«Наверное, на базар везет этих боев, счастливец», грустно подумал Юнуска; и вдруг ему сделалось так тяжело на душе, что он, глубоко вздохнув, остановил свою утомленную лошадь, спрыгнул с седла на землю и стал осматривать разваливающуюся арбу[13].

«Вот, кабы были деньга, — рассуждал он, — давно бы куши я себе новую арбу; разве наймет тебя порядочный пассажир, когда и колеса уже расшатались, а солнце печет через прорванную покрышку. Да и лошадь следовало бы переменить, — эта уже стара, слаба, ишь, стоит, словно сонная».

«Много, много денег надо на все это», со вздохом подумал арбакеш, а как взглянул на свой покрытый заплатами халат да рваные сапога, то только махнул безнадежно рукой.