Нелюбимый

Алевтина еле заметно кивнула.

— Зачем ты в постель к Сашке прыгнула? Зачем в его душу залезла? Или это по-дружески? Или просто по пути ко мне?

Девушка молчала, а у Давида, кажется, терпение подходило к концу.

— Ну? Давай! — бросил он резко. — Хочу услышать хоть какую-то версию.

— Мне жалко его стало… Он был так нежен, заботлив, ласков. И Елена Павловна тоже. Она приняла меня как дочь…

— Ну да. Поэтому ты и решила отказать Сашке, не захотела стать его женой и получить в свекрови такую замечательную женщину, да?

Она сглотнула и посмотрела в гипнотизирующие глаза Давида.

— Я в Кении для себя решила, что уже буду с Сашкой… но когда пришла к вам в дом и снова увидела вас… решила, что… — она попыталась улыбнуться, но у нее вышла недовольная гримаса, — буду за вас бороться.

— За что бороться, Алевтина? Я никогда тебя не любил. Та наша встреча была… — он замолчал, подбирая слова, и через несколько секунд продолжил: — хотел сказать, ошибкой, но правильней будет — помутнением рассудка. Я увидел в тебе другую женщину, ту, которую люблю всю жизнь.

— Елену Павловну?

Давид кинул на нее взгляд, полный ненависти. Сначала подумал, как она вообще посмела произнести ее имя. А потом понял, что она все знает. Все о его любви к Алене. И это мог рассказать ей только Сашка. Давиду от этого стало ужасно обидно. Зачем? Зачем он это сделал? Это же так низко — раскрывать чужие тайны, о которых даже они не решались заговорить вслух.

Алена тоже растерялась. Сашка ей не просто по секрету поведал, а честно признался, что это только его догадки. А она взяла и сейчас сдала его, подставила…

Давид, конечно же, не ответил на ее вопрос. Нахмурившись, он налил в стакан из-под сока воду и залпом выпил ее.

— Я хочу, чтобы ты поняла: ничего никогда, ни при каких обстоятельствах у нас с тобой не будет и быть не может. И эту глупую любовь, которую ты себе вообразила и нафантазировала, выкинь из головы. Нет ее. Ни у тебя, ни у меня.

Она кротко кивнула, что поняла, но продолжила на него смотреть. Не просто смотреть, а изучать, внимательно останавливаясь на каждой детали его лица.

— Зачем ты меня рассматриваешь?

— Хочу запомнить.

— Алевтина… прекращай…

— Вы хороший… и красивый.

Он растерялся, даже смутился.

— Что ты намерена делать?

Она пожала плечами.

— Ты оставишь Сашку в покое?

— Да. Надеюсь, он не будет долго страдать.

— Я тоже надеюсь. Но ты какого-то черта придумала причину, чтобы вы продолжали видеться и теперь он рыщет, чтобы найти твоих родственников.

— Я хотела видеться с вами и вас попросить найти моих родных, но вы отказали.

Давида раздражало, что она обращалась к нему на «вы». Он даже решил ей предложить называть его на «ты», но передумал. Расстояние — это именно то, что должно быть между ними, никакой дружбы и панибратства.

— Он очень скоро раздобудет все, что тебе надо. И, пожалуйста, после этого, оставь его в покое. И меня тоже.

Не дожидаясь от нее ответа, он встал, положил под блюдце деньги и даже не взглянув на Алевтину, вышел из кафе.

Девушка посмотрела на нетронутый салат, взяла стакан Давида, вылила туда остатки газированной воды и выпила, заметив, что стакан пахнет им. Она еще раз его понюхала, как зазвонил телефон. Это был Сашка.

— Привет. Есть информация. Где встретимся?

— Я сейчас в кафе на Вавилова.

— Буду через минут пятнадцать.

Аля разнервничалась. Какой сумасшедший день сегодня!

Раньше она ни слышать, ни знать ничего не хотела о родственниках. Нет, когда она в детском доме жила, то, конечно, мечтала узнать, кто ее родители, живы ли, может, их обманули в роддоме и не сказали, что у них родилась дочь? Может, что-то перепутали? Дети в детских домах хотят этому верить и поэтому ждут чудо. Они ждут, что все вдруг разрешится и у них будет семья. Даже те девочки, которые жили с Алей в одной комнате и знали своих родителей, которые отказались от них, все равно надеялись, что те когда-то образумятся и вернут своих родных деток домой.

Но после того, как Алевтина сбежала из Москвы в Тверь, она хотела только одного — забыть о прошлом и начать новую жизнь.

И у нее это получилось. Не без помощи Греты, конечно, но должно же было ей когда-то повезти?

Только вот ненадолго.

Давид же возвращался домой в смешанных чувствах.

С одной стороны он испытывал к Алевтине ненависть, с другой — жалость. Но жалость не по той причине, что она в него влюбилась, а он не может ответить на ее чувства. Он искренне сочувствовал, что она сирота, что ее некому защитить, что она одна-одинешенька и никого у нее нет. Но вслед за сочувствием приходило непонимание: вместо того, чтобы удержаться за ту соломинку, которую ей предоставила жизнь, и ответить Сашке взаимностью, она ему отказала. И выглядело это нелогичным и бессмысленным.

За всю долгую жизнь, ему приходилось много раз отказывать женщинам.