– Машенька, успокойся. Послушай, – звучал в трубке спокойный голос Браниславы, – ты женщина, мама. Ты мама, доченька. Слышишь? Ты не простишь себя никогда. Не делай глупости.
– Не могу! Я не могу! – заверещала, завыла Мария и перехватила неодобрительный взгляд одной из сестричек.
– Доченька, не принимай опрометчивых решений. У тебя Захар есть, он любит, будет семья, все перемелется.
– Нет, нет, нет, – снова и снова повторяла Маша.
Браниславе все же удалось уговорить дочь забрать мальчика из роддома.
– Он родился, чтобы мучить меня всю оставшуюся жизнь, чтобы рвать на части самим своим видом, – с неприязнью глядя на сына, думала Машенька.
. Она не стала рассказывать Захару и о долгих беседах с главврачом, о слезах своих и истериках. Вышла на крыльцо, сияя улыбкой, вступая в новую жизнь, как и подобает молодой маме. Захар принял на руки теплый комок, заулыбался и счастливо вздохнул. Они были очень молоды, полны надежд и уверенности в том, что впереди ЖИЗНЬ.
Прошли годы, Арсению минул шестой год, он готовился к школе. Старался угодить матери, из кожи лез вон. Не обладая особенными талантами, не будучи сверх одаренным, Арсюша, тем не менее, числился среди лучших. Ребенок знал, что нелюбим, он чувствовал это всем своим трепетным детским сердцем с самого первого дня. Мальчуган не понимал причины, и старался завоевать любовь всеми правдами и неправдами. Надеялся, что его успехи помогут ему заслужить похвалу и признание. К несчастью, Захар не сумел полюбить мальчика, чем усугубил положение Арсения. Нет, он никогда не обижал его, не бил, но и не играл с ним, не читал ему на ночь, не учил играть в футбол в парке по выходным. Захару казалось, что достаточно любить женщину, а ребенок станет гармоничным продолжением, дополнением к любимой – в реальности все получилось иначе. Мальчик не то, чтобы раздражал Захара, но он часто ловил себя на мысли «лучше бы он умер при родах». Красавец Арсений рос тихим, забитым, очень стеснительным. С самого нежного возраста Сеня ощущал – с ним что-то не так. Что? Ребенок не понимал, никто ничего не говорил, но Арсений остро чувствовал себя изгоем в собственной семье. Тем более его удивляло то, как приветливо, с удовольствием общались с ним ДРУГИЕ. Сеня не понимал, отчего к нему тянутся, хотят быть ближе все окружающие, кроме родителей? Что за странная загадка? Какой секрет стоит за этим?
Мария, у которой все вроде сложилось совсем неплохо, начала, между тем, выпивать потихоньку. Нет, она не напивалась до полусмерти, но почти все время находилась «под мухой».
– А что? Могу себе позволить! – вульгарно смеялась она, оглушительно хлопая ладонью по столу. Оставаясь наедине с сыном, Мария часто говорила ему, что он ВИНОВАТ.
– Ты понимаешь? – усевшись за стол и открывая бутылку вина, произнесла она, – если бы не ты, все могло бы пойти по-другому.
Не поднимая глаз, маленький Арсюша аккуратно ел суп, поставленный перед ним матерью.
– Ты слышал меня? – строго спросила Мария.
– Слышал, – глядя в тарелку, тихо ответил ребенок.
– Запомни, Арсений, – пригубив вино, заявила Мария, – на всю жизнь запомни, ты сломал маме жизнь.
Тем же вечером Арсюша позвонил бабушке и, прикрывая ладошкой трубку, в полголоса спросил:
– Ба, а что значит «сломал жизнь»? Разве можно ее сломать?! Это же не машинка, не кукла…
– Арсюшенька, детка, не бери в голову. Глупости это, – тяжело вздохнув, ответила бабушка.
Захар хорошо зарабатывал, Мария предпочитала сидеть дома, но на первую половину дня отводила Аркадия в садик.
– Я хочу иметь несколько часов для себя, – объявила она Захару.
– Конечно, милая, я понимаю. Пусть привыкает к социуму. А ты сможешь отдохнуть.
Узнав, что работать Машенька не планирует, Бранислава взялась за обучение дочери. «Уроки» велись по телефону, обстоятельно и подробно, чтобы не терять времени, не дожидаться, пока Бранислава сможет приехать.
– Женщина, доча, это душа дома. Все у тебя в руках должно спориться, ладиться. Пищу приготовить мужу – первое дело. Все дела отложи, а мужа накорми вкусно и сытно.
Заветам матери Машенька следовала неукоснительно, дом содержала в чистоте и порядке, обязанностями жены не манкировала. С самого утра она стирала, гладила, убирала, готовила. В два часа дня Маша забирала Арсения из садика, это служило сигналом к тому, что можно выпить первый бокал. Не торопясь, крошечными глотками, Мария смаковала напиток, пока грела обед Арсению, пока он ел.
Захар, будучи человеком мягким, не любящим конфликтов, трусливо делал вид, что не замечает ни пристрастия жены к вину, ни издевательств ее над сыном. Предпочитая не вмешиваться, Захар уверился, что все идет так, как должно.
– Все хорошо, Манечка? – обыкновенно спрашивал он, заглядывая в глаза Марии.
– А что? Сам не видишь? – грубо отвечала Мария и хохотала, запрокинув голову и обнажая зубы.
«Ничего, – думал Захар, глядя на жену, – это у нее пройдет. Обязательно пройдет».