Нелимитированная орбита

Только поднявшись уже на несколько метров, Свобода начал думать, зачем все-таки это нужно? Безусловно, в этом не было никакого смысла!

В сгущавшихся сумерках он едва видел шершавую поверхность, по которой поднимался, за исключением небольшого круга, высвечиваемого фонарем.

Спуститься будет нетрудно: он воткнет в скалу разрывную шашку, перекинет через нее веревку и соскользнет вниз. Можно будет даже спустить все гнездо с его содержимым. Но подъем был опасен. Снизу он не заметил, как сильно скала была подточена эрозией. На ее шероховатой поверхности тут и там встречались выемки для рук и ног, но мягкий камень крошился под весом Свободы. Фактически эта сторона была единственной, по которой еще можно было взобраться. Со всех других сторон от скалы отвалились, раскрошившись, целые куски, образовав кучи обломков у подножья и оставив наверху рубцы, по которым не смог бы забраться даже лунатик. Если кусочек скалы весом в несколько тонн оторвется под его весом, когда до вершины останется метров десять или двадцать, то это будет конец Яна Свободы.

А чего ради? Чтобы найти там несколько костей? Этим костям уже было ничего не нужно, в том числе и он, Ян Свобода. Зато он был нужен Джудит и детям. Е Г О детям, а не чьим-то подкидышам.

Он почувствовал, что выпуклость, за которую он ухватился, ослабла под его рукой. Он разжал пальцы и услышал, как оторвавшийся кусок, то и дело ударяясь о скалу, полетел вниз. Под ногами была темнота.

Пока он полз вверх, ночь поглотила основание скалы, накрыла Коффина, затопила галечно-травяной покров земли; теперь она гналась за ним. Неужели вершина скалы тоже погрузилась во тьму? Или так казалось из-за подступившего головокружения?

Свобода посмотрел на камень в нескольких сантиметрах от своего носа.

Он был покрыт рябью. Голова загудела, но Свобода продолжал взбираться наверх только потому, что тащиться наверх было легче, чем шевелить мозгами.

Наконец, он вздохнул с облегчением, потому что на высоте в два человеческих роста над его головой скала немного светлела и становилась менее отвесной.

Возможно, до вершины отсюда оставалось не более двух-трех метров, но могло оказаться и так, что до нее еще было не ближе, чем до Ракш. У Свободы были как раз две шашки. Они не дадут ему свалиться в пропасть.

Он вновь прилип к скале. Порыв ветра просвистел у него в ушах и еще больше вдавил его в камень. Наконец, его нервы успокоились достаточно для того, чтобы он смог открыть глаза.

«Кажется, все обошлось…»

Эта мысль принесла такое облегчение, что в этот момент Свобода простил Коффина за то, что тот пригрозил ему оружием. Но дальше он уже лезть не мог.

Вытащив из-за пояса шашку, он тщательно выбрал место — еще раз испытать полет со скалы, как тогда, когда на них напали птицы, Свободе не хотелось, — и нажал кнопку.

В этом спрессованном воздухе детонация была подобна раскату грома.

Если бы не шиповки, Свобода непременно свалился бы. Усилием воли он перестал обращать внимание на гул в голове и крепко привязал веревку к металлическому стержню. Сейчас он по-пожарному спустится вниз, отдохнет пару минут, и они отправятся в долгий путь туда, где давление снижается настолько, что человек способен там уснуть.

О, боже! Как он будет спать! Наверное, не хватит и двадцати часов, чтобы выспаться, как следует.

— Отец…

Свобода вздрогнул.

— Нет, — быстро пробормотал он, — не может быть, чтобы дело зашло так далеко. Мне это не показалось. Мне лишь почудилось, что показалось.

— Отец! Отец?

Из гнезда высовывался Дэнни.

На фоне фиолетового неба, где обитали только птицы, его лицо казалось поразительно белым. Луч фонаря осветил его худую, исцарапанную и грязную фигурку, подбитый глаз, засохшую под носом кровь, лохмотья, оставшиеся от его рубашки. И тем не менее, это был Дэнни Коффин, который смотрел вниз и звал своего отца.

Свобода начал кричать. Дэнни заплакал и попытался сползти вниз.

Свобода, чертыхаясь, велел ему влезть обратно.

— Сумасшедший, проклятый идиот, ты что, не видишь, что это всего лишь рубец? Ты сейчас свалишься и свернешь свою глупую башку! Что случилось, черт побери? Как ты попал туда?

Плач Дэнни длился недолго, потому что все слезы были давно уже выплаканы. Начав говорить, он вскоре замолчал, сморкаясь, сопя и икая. Но по мере того, как он продолжал свой рассказ, его пересохший слабый голос становился отчетливее, чем голос Свободы, а его ответы были более вразумительны, чем вопросы, на которые он отвечал.