— О! Я совсем забыла! Я очень благодарна вам! — Лесли вложила в последнюю фразу все тепло, на которое была способна в этой непростой ситуации, когда коробка с клинексом и секретными материалами все еще находилась в руках полицейского. «Похоже, он забыл о ней, а может, и вообще не собирается отдавать ее», — подумала она, направляясь в вагон с билетом и дамской сумочкой.
От мысли, что полицейский-верзила, возможно, даже заподозрил что-то и потому не хочет возвращать коробку, Лесли начала колотить мелкая противная дрожь. Сердце ее застучало еще громче, когда она, не чувствуя под собой ног, медленно шагнула в тамбур, потом невольно обернулась и скосила взгляд на свой злополучный клинекс. В голове ее лихорадочно бились разные мысли: «Как же все-таки напомнить полицейскому о своей коробке? Попросить ее? Но любая просьба, даже самая безобидная, может ухудшить ее положение: кто знает, может, он специально выжидает и делает вид, будто забыл о коробке, а на самом деле ждет, как я на это буду реагировать…»
Когда поезд уже тронулся, Лесли хотела соскочить на перрон, выхватить у верзилы свою коробку и на ходу прыгнуть обратно. Но ценою колоссальных усилий она взяла себя в руки, решив до конца доиграть роль забывчивой леди. Потом хотела что-то сказать на прощание, но не смогла и только лишь чихнула. Это ее и спасло! Толстяк мгновенно выхватил у верзилы коробку с клинексом и, подбежав к тамбуру, протянул ее Лесли:
— Мисс Коэн, вы забыли бумажные салфетки. Чем же иначе вы будете вытирать свой мокрый носик, если они останутся у нас?
Лесли схватила коробку, хотела поблагодарить толстяка, но от волнения не сумела произнести и слова.
Она еще долго не могла прийти в себя, а когда пришла, то стала секунду за секундой восстанавливать в памяти все, что произошло на вокзале. Мысленно она ругала себя лишь за то, что совершила непозволительный в разведке поступок: сама отдала в руки полицейских полученные ею разведывательные материалы. Но не поступи она так, вряд ли бы удалось усыпить бдительность полицейских и выпутаться из невероятно трудной ситуации. «Судьба, видимо, решила подарить мне единственный шанс, и я его, кажется, использовала до конца», — подумала она и, поблагодарив судьбу за благосклонность к ней, только теперь прошла из тамбура вагона в купе.
Ее выдержка в Альбукерке была поразительной. И если в деятельности каждого разведчика бывает свой «звездный час», то у Лесли это был именно тот самый «звездный час»!
Долгожданный сигнал — метка, представляющая собой жирную горизонтальную черту, поставленную мелом на торцевой кирпичной стене дома между водосточными трубами, означал благополучное возвращение Лесли из Альбукерке и ее готовность выйти на встречу в обусловленном месте. По условиям связи, она должна была состояться на следующий день. Но желание поскорее встретиться с Лесли было у Джонни настолько велико, что ждать целые сутки ему было просто невыносимо. Изложив резиденту эти доводы, он получил разрешение на другой вариант встречи с Лесли — посетить ее вечером дома.
Квартира, которую занимали Коэны на 71-й улице Нью-Йорк-сити, выглядела так, как он ее себе и представлял: две небольшие комнаты, минимум мебели, гостиная со встроенными стенными шкафами и совсем маленькая кухня. По американским стандартам, это была очень скромная квартира. Лесли встретила Джонни с заплаканными глазами, сообщив ему о том, что получила известие о гибели мужа. Джонни постарался успокоить ее, но чем он мог облегчить ее горе?
Немного успокоившись и приведя себя в порядок, она стала рассказывать о своей поездке в штат Нью-Мексико:
— Никогда я не была так близка к электрическому стулу, как в Альбукерке пять дней назад…
— Почему? С чего ты взяла? — насторожился Джонни, не сводя с нее глаз.
Достав из встроенного в стену шкафа небольшой сверток в целлофановой обертке, она повернулась к нему и с вымученной улыбкой, протягивая ему ценный «взрывоопасный» груз, произнесла то ли в шутку, то ли всерьез:
— Все бы хорошо, но вот беда: эти материалы побывали в руках полицейских…
Сообщение Лесли ошеломило Джонни: он уставился на нее не в силах произнести и слова и пришел в себя лишь после того, когда она закончила свой рассказ. Поняв, какой нужно обладать смышленостью, артистичностью, чтобы так наиграть безразличие к «взрывоопасному» предмету своего багажа, Джонни, тяжело вздохнув, проговорил:
— Что ж, все хорошо, что хорошо кончается. Но вначале я очень испугался за тебя, Лона. Ты удивительно бесстрашный и отчаянный человек, порой даже не отдающий себе отчета, чем это могло закончиться.
— Нет, Джонни, — перебила она его, — я всегда отдаю себе полный отчет во всем, что я делаю. Но я действительно ничего не боюсь. Если хочешь знать, мне доставляет удовольствие рисковать.
— Именно это и вызывает у меня беспокойство. Твое бесстрашие порой граничит с безрассудством и может привести к провалу…
— Но ведь он и в самом деле не исключается… Как говорится, сколько веревочке не виться…