Некуда

– Вами, мой друг, любуюсь, – ответил ей на ухо Розанов.

– Вечные пошлости! – пропищала Бертольди, вырвав у него свою руку.

– Кто это такой? – спросил Красин по уходе Розанова и Калистратовой.

– Это врач одной больницы, – мой старый знакомый, – отвечала Лиза.

– Он медик?

– Да.

– И идеалист, – подсказала Бертольди.

– То есть как идеалист? Зачем клеветать? – заметила Лиза. – Он очень неглупый и честный человек, только тяжелый спорщик и пессимист.

– Что ж, это хорошо.

– Да вы что думаете, что он ничего не признает? Нет, он все стоит за какой-то непонятный правильный прогресс, – возразила Бертольди.

– Постепеновец, значит.

– Как вы назвали?

–  Постепеновец.

– Вот, Бахарева! вот именно для Розанова слово: постепеновец.

– Ну, из этих господ прока не будет: они сто раз вреднее ретроградов, – заметил Красин.

– А! Бахарева, как это в самом деле идет к нему – постепеновец, – опять приставала Бертольди.

– А что, это очень умный человек? – спрашивала Розанова Полинька Калистратова, подходя к дому.

Розанов засмеялся и сказал:

– А вам как кажется?

– Я, право, не поняла.

– Я тоже, – отвечал доктор, пожав у ворот ее ручку.

На другой день Розанов с Калистратовой пришли к Лизе несколько позже и застали у нее целое общество.

Был Помада, Незабитовский, Бычков с Стешей и с сынишком, маркиз, Белоярцев и Красин.

Когда Розанов и Калистратова вошли, Лиза сидела на своем месте у окна, Бертольди насыпала папироски, а все остальные молча слушали Красина.

– Физиология все это объясняет, – говорил Красин при входе Розанова, – человек одинаково не имеет права насиловать свой организм. Каждое требование природы совершенно в равной степени заслуживает удовлетворения. Функция, и ничего более.

– Факт, – подтвердила Бертольди.

Маркиз косился и вертел нижнюю губу. Белоярцев рассматривал сердечко розы, остальные молча смотрели на Красина.

– Вот Розанов тоже должен с этим согласиться, – сказала Бертольди, чтобы втянуть в спор Розанова.

– С чем это я должен согласиться? – спросил Розанов, пожимая руки гостей и кланяясь Красину.

– С законами физиологии.

– Ну-с.

– Естественно ли признавать законность одних требований организма и противодействовать другим?

– Нет, не естественно.

– И вредно?

– Конечно, и вредно. Противодействие природе не может совершаться в интересах той же природы.

– А что же ваши разглагольствования о любви?

– Какие разглагольствования? Мы с вами об этом столько перетолковали, что всего не припомнишь.

– О верности и ревности.

– Ну при чем же они тут?

– Как же, во имя верности вы должны жить сдержанно.

– Да.

– Ну, где же естественность?

– Право, не понимаю, о чем тут шла речь до моего прихода.

– О том, что никто не имеет права упрекать и осуждать женщину за то, что она живет, как ей хочется.

– Совершенно справедливо.

– Ну и только.

– Факт, – смеясь, подтвердил доктор.

– А вы же рассказывали о нравственных обязательствах?

– Да, так что ж такое?

– А эти ваши нравственные обязательства не согласны с правилами физиологии. Они противоречат требованиям природы; их нет у существ, живущих естественною жизнью.

– Фу ты пропасть! Слов-то, слов-то сколько! В чем дело? Вы хотите сказать, что, любя человека, вы не признаете себя обязанною хранить к нему верность?

– Если…

– Если ваша природа этого потребует? Отлично. Вы имеете полнейшее право сделать что вам угодно, точно так же как он имеет право перестать вас любить.

– За это? Перестать любить за пользование своим правом?!

– Да, хоть и за это.

– На каких же это разумных началах? – иронически спросил Красин.

– На началах взаимного доверия и уважения, – отвечал Розанов.

– Да за что же вы перестанете уважать? Разве вы перестанете уважать вашу любовницу, если она напилась, когда ей пить хотелось? Функция.

– Но я не стану ее уважать, если она, сидя здесь вот, например, вздумает здесь же непременно отправлять все свои функции, а животные ведь ничьим сообществом не стесняются.

Мужчины засмеялись.

– И мы стесняемся только из предрассудков, – ответил Красин.

– Ну, покорно благодарю за такую свободу. Если я поберегу немножко чужие чувства, еще не произойдет никакого зла.

– Вы ведь медик?

– Да, я учился медицине.

– И вы отрицаете право природы?

– Нет-с. Я его не отрицаю, а я только понимаю любовь к женщине, а не к животному.

– Что же, вы – платонист?

– Я медик.

– Вы, значит, держитесь материалистических воззрений?

– Я не люблю идеальной философии.

– И соглашаетесь с шутами, что…

– «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину за то, что она дает широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.

– А вы медик?

– Я медик и все-таки позволю вам напомнить, что известная разнузданность в требованиях человеческого организма является вследствие разнузданности воли и фантазии. И наконец, скажу вам не как медик, а как человек, видевший и наблюдавший женщин: женщина с цельной натурой не полюбит человека только чувственно.