Нектар краденой черешни (=Девушка, прядущая судьбу)

– Инга, помоги! Умоляю, сделай что-нибудь! Ты же ведь можешь, можешь! – кажется, Вадим кричал так, что его голос из телефонной трубки мог быть услышан даже за стенами флигелька.

– Что я могу сделать?! Что?! Я – ничто теперь, ничто!!! – Инга кричала не тише. Ее крик, возможно, уже разбудил хозяйку. Ей было плевать на это.

– На тебя вся надежда, Инга! Только на тебя! Сделай что-нибудь! Ну хоть что-нибудь!!! Я прошу тебя, я умоляю тебя, Инга, пожалуйста… Пожалуйста… – Вадим перешел на шепот – хриплый, прерывистый. Агония отчаяния. – Меня без нее не будет, ты же знаешь. Не будет… Прошу тебя, родная моя, прошу. Ну хоть что-нибудь сделай, хотя бы словом помоги, пожалуйста. Я не умею молиться, не знаю ни одной молитвы, но если мы вместе с тобой… Ты – там, я – здесь. Мы вместе – за нее, за моего сына. Пожалуйста, сестренка…

– Все, хватит! Хватит!!! – заорала она, не в силах больше слушать его горячий, полубезумный от отчаяния шепот, и ладонью вытерла мокрое от слез лицо. – Я… попробую. Я буду делать все, что могу и не могу. Прямо сейчас, хорошо? Только ты там держись, ладно?

– Спасибо, родная, – поблагодарил он и отключил вызов.

Инга заметалась по тесной клетке, в которую превратился ее флигелек. Что она может сделать, что?! Раньше, когда у нее была Сила, она смогла бы помочь, но не сейчас. Она не чувствовала себя способной провести обряд. И нет у нее ничего здесь: ни свечей, ни воды, ни книг, ни ткани. Ничего!

– Спокойно, спокойно… – приложив пальцы к вискам, тихо, но уверенно проговорила она, пытаясь успокоиться. В таком взвинченном состоянии, даже обладая огромной Силой и всем необходимым, ничего не сделать. Схватив чашку со стола, Инга выскочила во двор и набрала воды из умывальника. Не святая, но тоже вода.

Вернувшись в комнату, она поставила чашку на стул и, встав перед ним на колени, принялась тихо читать заговор на успокоение: «Вода ты вода, моешь ты и смываешь… Вода, везде ты бываешь… Уйми ты рабу божью Ингу… От крика и гнева, от грубого слова… От напрасных слез… От тысячи дум тревожных… Не страдала бы она, не кричала бы она… Тревогу остуди, с ее буйной головы смой, слей, сполощи… Спокойствием напои…»

Закончив шептать, Инга обмакнула пальцы в чашку и торопливо умыла заговоренной водой лицо, а остатки выпила. Сделав глубокий вздох, она посидела немного с закрытыми глазами, успокаиваясь и настраиваясь на помощь роженице. И, почувствовав себя уверенней, мысленно прочитала молитву на начало важного дела.

Для проведения ритуалов – сложных или простых – у нее ничего нет. Ей остается рассчитывать только на свое горячее желание помочь Ларисе и на то, что отчаянные молитвы будут услышаны. «Инночка, даже простое слово обладает силой. А слово, посланное из сердца – многократной…» – бабушкина мудрость, как всегда, оказывала ей бесценную поддержку.

Инга шептала сначала робко, неуверенно. Так неуверенно делает первые шаги человек после тяжелой продолжительной болезни. Она словно пробовала каждое слово на вкус, взвешивала, прислушивалась к собственным ощущениям. Ей еще не доводилось применять заговоры на помощь роженице, и сейчас она, лихорадочно вспоминая их, чувствовала себя вдвойне неуверенней из-за страха не вспомнить, забыть нужные слова, перепутать, запнуться. Страх первоклассницы-отличницы, которая вышла читать стихотворение на торжественном школьном вечере перед многочисленной публикой. «Инночка, за тебя не память говорит, а сердце… Не бойся, оно найдет нужные слова…» Инга словно услышала бабушкин голос. «Бабушка, что же делать?!» – мысленно прокричала она, нуждаясь в помощи. «Молиться, милая, молиться…»

«Плакала Магдалена, Мать Мария рыдала, радовался бес, а Иисус воскрес… Господи, помоги рабе Божией Ларисе…»

Она горячим шепотом посылала молитвы небу, всем сердцем, душой желая, чтобы они были услышаны. Она будто впала в некое подобие транса, словно раздвоилась: читала молитвы и заговоры в тесном флигельке в приморском городе и одновременно находилась в Москве, в роддоме, где мучалась обессиленная невестка. Инга смотрела на крашеную стену домика, но видела родильный зал, врачей, столпившихся около стола, измученную, невменяемую роженицу.

«Обвенчаю я тебя, рабу Божию Ларису, с жизнью и здоровьем, с двенадцатью радостями, с двенадцатью надеждами, с двенадцатью часами и двенадцатью днями, с Христовыми учениками, с их силой и подмогой…»