Нектар краденой черешни (=Девушка, прядущая судьбу)

– Прости… это ты меня прости… – поддавшись искушению, он с нежностью коснулся ее щеки. Его пальцы робко, еле касаясь, скользнули по ее щеке, но, не встретив отпора, уже чуть смелее и увереннее обрисовали тонкую линию подбородка, вновь вернулись к щеке, на мгновение, словно прислушиваясь к своим ощущениям, замерли на скуле. Инга, полностью отдавшись этим легким прикосновениям, прикрыла глаза и тут же почувствовала, как к другой скуле с той же робостью прикоснулись пальцы его другой руки. Отдав дьяволу и душу, и разум, и волю за эти неторопливые изучающие прикосновения, Инга умирала и вновь возрождалась. Пальцы Алексея, как пальцы слепого, медленно и внимательно скользили по ее лицу, изучая, читая, запоминая его. Они ласкали, гладили, баюкали ее кожу, они трепетали от любви, прикасаясь к ее закрытым глазам и дугам бровей, они желали и целовали ее приоткрытые чувственные губы, они восхищались четкой линией ее подбородка и, изменяя ей, вновь и вновь возвращались к желанным губам. «Как же ты мне нравишься…» – Он не произнес эти слова вслух, но кончики его пальцев кричали об этом. «Ты мне тоже…» – ответила она мысленно, утыкаясь носом в его ладонь и замирая. «Я знаю…» – ответили его пальцы, скользнувшие по ее шее. «Знаю…» – повторили его губы, накрывающие ее губы, приоткрытые навстречу ему.

Она целовала его с робостью и неумелостью девственницы. Для нее этот поцелуй и был первым – первым в ее новой жизни. Она успела забыть вкус мужских губ и сейчас с радостью и удивлением заново открывала для себя волнение, которое могут вызывать поцелуи, наполненные нежностью, утонувшей в еле сдерживаемой страсти. Она целовала его и поцелуем говорила все то, что не смогла бы сказать словами. «Ты мне нравишься, ты мне нужен. Я… влюблена в тебя».

…Оставшуюся часть дороги до ее дома они шли молча, переглядываясь и смущенно улыбаясь друг другу, как школьники, стесняясь даже случайно соприкоснуться голыми локтями. И попрощались торопливо, скомканно, неловко, но понимая, что теперь их старые – «деловые» – отношения сломаны во имя рождения новых.

Подойдя к своему флигельку, Инга заметила белеющий в темноте лист бумаги, воткнутый в щель между дверью и косяком. Она торопливо открыла дверь и, включив свет, развернула сложенный вчетверо лист. «Приезжал, как договаривались. Увы, не застал… Огорчен, скучаю, надеюсь на новую встречу. Целую, Макс. PS: если Королева будет милостива, зайду за ней (тобой) завтра в 22.00».

– Ч-черт… – Инга с запиской в руках села на кровать и нахмурилась. Неудобно как получилось. Она совершенно забыла о том, что вчера сама назначила Максу свидание и согласилась ехать с ним на маяк. Это было всего сутки назад, но за это время столько всего произошло, что она напрочь забыла о своем обещании.

Но это все было еще до… До поцелуя, терпкого и пьянящего, как южное вино, пахнущего соленым морем и вольными ветрами. По ту сторону грани. В другой жизни.

И что же теперь делать с этим Максом, приятным, в общем-то, человеком, с его безупречными ухаживаниями и внешней привлекательностью, но не вызвавшим, однако, сладкого томления сердца? Малодушно сбежать, оставив его и на следующий вечер в недоуменном разочаровании? Или дать отставку, не вдаваясь в подробности? Инга, задумчиво глядя на подпортившую настроение записку, лихорадочно прикидывала возможные способы избежать дальнейших свиданий с Максом.

Из раздумий ее вывел писк мобильника, забытого утром на тумбочке. Инга взяла телефон, чтобы прочитать сообщение, и, увидев количество пропущенных звонков – восемь, – не на шутку встревожилась. Все звонки были от брата. Сообщения, в количестве четырех штук, тоже были от него. «Инга, перезвони срочно!» «Инга, позвони!» «Позвони». «Инга, где ты?! Срочно позвони!»

Дрожащими руками – нервные, кричащие отчаянием сообщения не сулили ничего хорошего – она набрала номер брата. Вадим ответил сразу, будто держал телефон в руках в ожидании ее звонков.

– Инга, где тебя носит?! – не поздоровавшись, набросился он на нее с упреками. Голос его был непривычно высоким, истеричным и незнакомым.

– Что случилось, Вадька? – в свою очередь, проигнорировав и приветствие, и вопрос брата, встревоженно спросила она.

– Ларка в больнице. Все очень плохо, Инга!

Он сделал паузу – то ли собирался с духом, то ли справлялся с одолевающими его эмоциями. Эта пауза была короткая, но Инге она показалась бесконечной. Не беспокоясь о том, что будет услышана во дворе, девушка нервно заорала:

– Говори! Говори, не молчи, черт тебя побери! Что случилось?!

– Роды. Преждевременные. Ребенок неправильно идет. Лариса не может разродиться. Очень плохо – и с ней, и с ребенком. Врачи поставили меня перед выбором, кого спасать! Идиоты! Идиоты! Как они могут у меня спрашивать такое?!

Инга отчетливо представила его себе – взъерошенного, нервно мечущегося в клетке больничного коридора в ожидании вердикта. А вердикт уже вынесли: или жена, или ребенок.