Некромерон

Необходимо упомянуть еще и о том, что, когда синий шар взмыл ввысь, многоног снял с блюда крышку и приподнял его над головой, стараясь нести поближе к Такангору. Узревший и учуявший волшебных блюваблей, конь Зелга загарцевал, высоко задирая голову.

— Поберегись, — прогудел Такангор. — Секретное оружие все-таки, а не хвост овечий.

Некромант хотел было уточнить, в чем секретность и опасность этого оружия, но решил не отвлекать своего командующего и просто подождать третьего сигнала.

Желтый шар всплыл над равниной, своими размерами напоминая отсутствующую по уважительным причинам луну. В тот же момент отчаянный многоног зажмурился, взмахнул двумя-тремя щупальцами и поднес блюдо с блюваблями прямо под нос Такангору.

Кстати, вы, вероятно, редко наблюдаете за блюваблями. А это удивительнейшее создание природы. По внешнему виду они напоминают плохо пережеванную смесь соломы и моллюсков буро-коричневого цвета, а вот аналогичных запахов существует мало, и затруднительно с ходу назвать соответствующий. Во всяком случае, от этого амбре немедленно начинают слезиться глаза и киснуть молоко, а чуткие твари стремятся убраться подальше от места дислокации сего неземного блюда. Но главное — блювабли высокопитательны и полны всяческих витаминов, минералов и прочей ерунды, которой заботливые мамаши обожают пичкать подрастающее поколение.

Вдохнув с детства знакомый аромат, Такангор впал в неистовство, в ту священную ярость, которая одна способна смести вражескую армию.

— Витамины! — зарычал он, пугая Зелга и его коня. — Здоровая пища! Смерть вам!

И кинулся в атаку на врага, увлекая за собою шеренги «Великой Тякюсении».

Многоног пискнул и едва успел отскочить в сторону, уступая дорогу минотавру, что выпускал пар из ноздрей и яростно сверкал глазами в цветовой гамме от рубина до темного, насыщенного граната. Трубный рев двурогого генерала ломился в барабанные перепонки, приводя многих несчастных врагов в состояние шока и легкой контузии. В самом деле — что бы вы сказали, если бы на вас несся, сопя, пыхтя и не помня себя, некто с тяжелой психической травмой, нанесенной в детстве правильным и сбалансированным питанием.

* * *

Когда вся равнина, край кипарисовой рощицы и лагерь тиронгийцев осветились мерцающим желтым светом мощностью в десять, а то и пятнадцать тысяч свечей (восковых, высококачественных, по полторы рупезы за дюжину), в расположении королевских войск возникло нечто похожее на тихую истерику.

Коварный противник нарушил неписаные законы и воинский этикет и ввязался в сражение по собственным правилам. Начать хотя бы с того, что он каким-то образом собрал внушительную и грозную армию и ввел ее в бой, что не лезло ни в какие ворота. Воевать с армией король Юлейн не договаривался.

Хорошо хоть гвардейские части, загодя подготовленные Галармоном к любым неожиданностям, в последнюю эту ночь отдыхали как пожарники: то есть спали, но спали тревожно.

Одинокий горнист, заметивший непредвиденную «луну», заиграл было сигнал тревоги, но звонкий голос горна был полностью перекрыт жутким трубным ревом. Как рычит минотавр, вспомнивший детские годы и питательные блювабли на завтрак, никто из тиронгийцев не знал, но сразу уразумел, что грядет нечто неистовое, опасное и несокрушимое.

Галармон плюнул на короля с его капризами, проигнорировал графа да Унара, выскочившего к нему с весьма «своевременными» расспросами, взлетел в седло и помчался в расположение своих отрядов.

Бравые пехотинцы не разочаровали своего командира: они уже строились в боевые порядки и занимали подготовленные позиции.

Правда, столь отрадная картина наблюдалась далеко не всюду: во многих частях лагеря уже кипело сражение.

Первые ряды полка «Великая Тякюсения» как раз вломились в лагерь ополченцев и теперь вовсю дубасили непрошеных гостей. Особенно же усердствовал скелет в волчьей шкуре, несший штандарт «Жить вредно». Древком этого штандарта он ловко орудовал, словно дубинкой, претворяя идеи некромантов в жизнь.

Но и им доставалось довольно сильно, ибо неподготовленные умы, впервые столкнувшись с драчливым скелетом, которому, по их мнению, самое место в могилке, ведут себя настолько неприветливо, что отношения не смогут перерасти в теплые и дружеские.

Ополченцы, уже разделившие — кто в уме, а кто на бумажке — будущие доходы от победоносного вторжения в пределы Кассарии, страшно огорчились, сообразив, что обещанных королем и графом да Унара прибылей им никто добровольно не отдаст. И одновременно ощутили свою глубокую моральную правоту: оказывается, некромант таки злокозненно хочет оставить себе свое законное имущество и с этой целью не гнушается никакими подлыми некромантскими штучками.

Обычно в душе народа, который пришел тихо-мирно пограбить и побузить в чужих пределах и которому нагло не дают возможности развернуться во всю ширь и проявить свою народную молодецкую удаль, вскипает, как волна, праведный гнев. Он бы, народ, и пустился наутек, завидев умертвия, скелеты, яростного минотавра, взаправдашнего некроманта, а также прочую нечисть, но клич «Наших бьют!» творит настоящие чудеса.