Некромерон

— Весь в братца! Значит, так, слушай меня внимательно, второй раз повторять не буду, а просто скручу в бараний рог и посажу под замок на солому и воду. Я тебя породила, я тебя и воспитаю. Чего бы это тебе ни стоило!

— Маменька, да это уже геноцид какой-то! — в непритворном ужасе вскричал молодой минотавр.

— А тесачок умыкнуть аккурат в тот день, как я собралась всю семью котлетками побаловать? Это и хорошо, конечно, потому что иначе я бы прошляпила твой побег. Погоню бы пришлось организовывать, обед не успела бы приготовить, а питание всухомятку — худшее из зол.

— Кстати, маменька, о котлетках, — выпятил грудь Милталкон, твердо решивший идти до конца. — Это каннибализмом попахивает. Братоубийством и жестокосердием.

— Переведу на сушеные блювабли. И ляпики. Пожизненно.

— Не надо. Про котлеты это я так, в порядке полемики.

— Кольцо в нос вставил, «Королевский паникер» читает, удрать на войну намеревается. Ты бы еще на паялпу заявился, чтоб во всем братцу наследовать.

— А можно? — расцвел наивный минотавр.

— Я тебе покажу, можно! — замахнулась на него Мунемея. — Я тебе сейчас все роги-то и поотшибаю, не надо будет даже на арену выходить. Я тебе так дам, что ты у меня будешь иметь все!

— Вот вы меня пришибете под горячую руку, — рассудительно заметил Милталкон, кружа вокруг разгневанной родительницы, — а кто тогда в тыл ударит?

Мунемея внезапно успокоилась и уселась на валун перед входом в лабиринт. Рассеянно сорвала молодой побег бублихулы и принялась его пережевывать в глубокой задумчивости.

— В тыл-то кто же?..

— Либо твой брат это уже предусмотрел, — спокойно откликнулась минотавриха, — либо я очень сильно в нем ошибаюсь. А ты давай марш на кухню — тесачок на место пристрой, потом наноси воды, потом полей садик и садись изучать труды великого полководца Тапинагорна Однорогого. А то как на войну бежать и кольцо в нос вкручивать, так он брату подражает. А как матери по дому помогать и уроки учить, тут мы сразу самостоятельные и независимые. Куда пошел? Газету матери отдай!

* * *

В Оружейной палате Зелгу безумно понравилось, несмотря на то что в самой глубине души он продолжал полагать себя пацифистом. Однако же фамильные стальные вороненые доспехи с крылатыми наплечниками, шлем в виде рогатого черепа с черным гребнем, ниспадавшим до лопаток, боевые перчатки, снабженные острыми и длинными когтями и с рукоятью в виде раскрытой руки скелета, не могли оставить его равнодушным. Удивительно было и то, что доспехи пришлись ему как раз впору, и то, что, надев их, он ощутил внезапный прилив сил и храбрости. Но было ли то какое-нибудь особенно хитрое заклятие либо естественное воодушевление, молодой человек уточнять не стал. Довольно и того, что воинственный дух окреп в нем и сегодняшнее сражение уже не представлялось чем-то невозможным и смертельно опасным.

Голем одобрительно хмыкал и окидывал герцога взглядом довольного дедушки, вроде тех, что всем и каждому тычут портретик внука и поясняют, что это вылитый он сам в молодости.

Доктор Дотт шелестел черным кожаным плащом где-то под сводами зала и кокетничал с привидением очаровательной девушки, всем бы прелестной, кабы не торчал у нее из спины мясницкий топор. Впрочем, доктора эти мелочи не смущали.

Из дальнего закутка доносились вздохи и стоны. Зелг решил было, что это страдает какой-то застенчивый местный призрак, не исключено, что и несчастливый соперник Дотта, но тут стон перерос в разочарованное фырчание, и стало очевидным, что это Такангор Топотан пытается примерить на себя особо приглянувшийся панцирь.

— И отчего люди все сплошь такие мелкие? — взвыл несчастный минотавр. — Такой нагрудник пропадает без дела. Пылится в безвестности!

— Сей нагрудник принадлежал известному герою и богатырю Бониксу, истребленному Валтасеем да Кассаром незадолго до смерти последнего, — будничным тоном пояснил Думгар. — Доспех сей был велик даже самому могучему из людей и с тех пор хранится в замке как бесполезный драгоценный трофей.

— Толку с ваших трофеев, — возмущался Такангор. — Вдвое меньше, чем нужно приличному минотавру.

— Минотавру доспехи не нужны, — безапелляционно заявил доктор Дотт, наскучив обществом девушки с топором и спускаясь с горних высей на грешную землю. — Минотавры берут натиском и яростью. Верно? Вот, помню, случилось мне как-то оперировать одного раненого: какая красота, подлинный шедевр. — И доктор плотоядно хихикнул. — Ребра выворочены, сам как расковырянная устричная раковина, хрипит, булькает. Попался минотавру под горячую руку. Ой, ваше высочество, что-то вы побледнели! Вероятно, здесь слишком спертый воздух.

Зелг беспомощно помахал рукой.

— А для красоты? А для солидности? Вон его высочество: без доспехов был пацифист-пацифистом, а теперь просто оторопь берет — так хорош, — защищался Такангор.

Зелг горделиво выпрямился. Ему и самому казалось, что хорош, просто врожденная скромность мешала заявить об этом вслух.

Думгар сдул с места надоеду Дотта и выступил вперед:

— А это, милорд, одно из сокровищ Кассарии, что вкупе с доспехами хранится для передачи наследнику.