Некроманты

И почему-то от этих простых слов оцепенение с меня как рукой сняло.

Серая фигура так и осталась, замерев, а я уже птицей перелетел через ручей. Привычная уже волна дурноты показалась благословением.

«Громко расхохоталась мёртвая ведьма, и опрометью бросился Квентин прочь, не смея оглянуться, в ледяном поту, и смертельный ужас гнал его пустынной ночною дорогой прочь от проклятого кладбища, не давая ни остановиться, ни даже оглянуться…»

С гордостью – и немалой – скажу, что я таки оглянулся. Оглянулся, уже когда бежал по тропе вверх, к задней ограде тётиного дома.

Солнце щедро заливало светлыми лучами кромку оврага, и никого там, конечно же, не было.

– Т-тётя… – Я со всего разгону чуть не врезался в неё, стоящую у распахнутой калитки.

– Заигрался ты, видать, Тёмочка, – ласково сказала она, глядя на меня с прежней грустью. – Никак докричаться тебя не могла.

Пальцы её слегка подрагивали.

– Идём чай пить, мой дорогой. С булочками.

И вновь я не решился задать тёте ни одного вопроса.

Весь вечер я провёл в библиотеке, неотрывно читая про Серого Странника. И получалась какая-то ерунда. Опасен он лишь для неприкаянных душ, для тех, кто как раз и не смог оторваться от нашего мира, зависнув меж жизнью и смертью. Видеть его я, живой, не мог никак. Ни под каким видом. Видать, привиделось. Вообще со мной тут творятся какие-то странные вещи – ручей, который не обойти, теперь ещё этот… призрак серый. Ох, ох, что ж тут делать-то?

Невольно я пожалел, что не шибко внимательно слушал отца Никодима…

Жуть пробирала, как говорится, до самых печёнок, но, с другой стороны, всё настойчивее и настойчивее становились совсем другие мысли: кто такие Аля и Саша? Мои умершие кузина с кузеном? Задержавшиеся меж небом и землёй? Или мне всё это просто кажется?

– Зачитался ты что-то сегодня, мой дорогой. – Тётя стояла в дверях библиотеки. – Смотри, уже ночь на дворе, а ты всё сидишь.

– Уж больно интересно, тётя, – как можно просительно и жалобно заныл я. – Ну, можно, я ещё чуток почитаю?

Тётя как-то странно улыбнулась, уголки губ дрогнули – и не больше.

– Что ж с тобой делать, дорогой… Сиди, коль интересно. Когда ещё и посидеть-то, как не сейчас. Лампы только не гаси. Я сама потом погашу.

Я торопливо кивнул, не в силах поверить удаче.

…Опомнился я, когда заспанный Иван осторожно заглянул в проём.

– Барчук, да вы, никак, и не ложились вовсе! Смотрите-ка, рассвет уже, а он всё за книгами!

Я только и смог, что кивнуть. Рассвет… Уже рассвет… Надо же, а я ничего так и не почувствовал. Ни усталости, ни привычного уже, когда засиживаешься за полночь, песка в глазах.

Картинка складывалась, только я никак не мог в неё поверить.

Зато я теперь твёрдо знал, что сделал бы на моём месте тот же Квентин, маг королевских мушкетёров.

А теперь на это предстояло решиться мне. Если, конечно, я во всё это верю.

К старому кладбищу за странным ручьём я выходил прежним манером – с разбегу перемахнув через журчащую воду.

Дурнота подкатила и отхлынула. Всё, как и должно быть. Вернее, должно, но не со мной. Мне-то все эти фокусы, что называется, как мёртвому припарки. Гм, хотя, может, и не надо так уж о мёртвых…

Неведомая сила гнала меня и гнала к заброшенному погосту. Я и не представлял, что после привидевшегося мне вчера я вообще рискну туда вернуться – однако ж вот вернулся.

И в руках у меня была нарядная кукла с голубыми глазами.

Гребень оврага был чист, никого не было видно и среди старых могил. Раздвигая репейники, я осторожно взглянул, пытаясь прочесть изрядно стёршиеся надписи.

Титулярный советник Иван Пахомович Гнёздовский.

Супруга его, Таисия Авдеевна.

Полковник Савватий Иванович Гнёздовский.

Младенец Егор Савватеевич Гнёздовский…

Восемь могил. Род Гнёздовских, наш род. Вернее, его кусочек.

Все умерли уже давно, кто пятьдесят, а кто и семьдесят лет назад.

Но… но тётя мне сказала, что дом этот строил её дед, дед по матери. А Гнёздовские – это же по отцу.

Впрочем… Какая разница? Никаких Кораблёвых тут нет и не было. Ни Алевтины, ни Александра. Всё верно.

Обойдя погост и тщательно всё осмотрев, я осторожно присел на почти завалившуюся лавочку. Моих странных знакомых как корова языком слизнула.

– Аля! – рискнул я. И уже громче: – Саша!

Тишина. Не шумит ветер, не жужжат пчёлы, не стрекочут кузнечики. Не перепархивают с цветка на цветок яркие бабочки. И птицы молчат тоже. Только высятся холодные камни, да ждут добычи незанятые места старого погоста.

Я осторожно посадил куклу рядом с собой. Взглянул в ярко-синие нарисованные глаза и снова позвал, только на сей раз полушёпотом:

– Аля!

Ничего.

У меня вырвался вздох. Стало страшно, очень. Но… ничего не поделать. И откуда только у меня смелость взялась?

Я принялся чертить отпорный круг, в точности, как было описано в книге.