Некромантка 2

Она видела, как от одного к другому кидается один и тот же монстр, который то представлялся беловолосой девочкой, то сутулым мертвецом с длинными ручищами увенчанными крепкими когтями. Его кожа отливала зеленым, и Имельда почти ощущала ту вонь, что шла от него. Его целью было убить родных, сделать их себе подобными, не просто насладиться плотью и кровью, а создать стаю, обеспечить себя силой, обезопасить от тех, кто может его уничтожить.

Очень часто вурдалаков путали и даже намеренно объединяли с упырями, но это было ошибкой. Упыри заведомо не обладали разумом. Упыри не являлись инициированной нечистью. Они не кусали специально живых, чтобы создать себе подобных. Нет, упыри питались кровью и плотью, и появлялись, только если сошлись определенные обстоятельства в жизни и послесмертии. И убиенный мог стать упырем лишь в том случае, если нечисть выпила кровь жертвы и не стала по какой-то причине питаться плотью. Тогда труп, укушенный или оцарапанный этой тварью, и сам становился нежитью.

А вот вурдалак обладал неким подобием животного разума, если таковым вообще можно было его обозвать. И он не пожирает свою жертву, лишь выпивает ее досуха, заражая своей отравленной слюной. Вурдалаки стремятся создать конклав, поэтому новообращенный вурдалак всегда возвращается в свой дом, и в первую очередь обращает своих близких. А те, превращаясь в нежить, идут уже к своим родным отцам, матерям, сестрам и братьям… И так до тех пор, пока не останется никого из живых или не встанет солнце.

Именно поэтому из-за появления вурдалаков очень часто вымирали целые деревни, если вовремя не истребляли опасность. И эта деревня пала именно по глупости некроманта, переоценившего свои силы. Он думал, что сумеет победить недуг, от которого не существует лекарств. Он думал, что успеет защитить родных, заключив себя в «обратную печать», но не успел. Яд быстрее убил его. И, восстав тварью, он обратился туда, куда звала его злая природа.

Что могли обычные деревенские люди противопоставить нежити? Ничего. Вилы и ножи пробивали плоть, но не убивали. Нельзя убить мертвого обычным железом… У них не хватало сил отнять голову или конечность. Здесь не росла осина… У них не хватило сил и знаний…

— Imel’da? — Мару обернулся и тут же вернулся на несколько шагов назад, опускаясь перед девушкой.

— Им было так больно… так страшно. Это ужасно. Они все погибли… — своим взором девушка была не здесь. Она была там, в прошлой ночи, когда переродившийся, а точнее сказать, умертвившийся маг-некромант пришёл сюда и принёс с собой смерть.

— Peschet! — он тряхнул ее за плечи, обхватил лицо и заставил посмотреть на себя.

— Часовня, — она тяжело поднялась и спешно направилась вдоль изуродованных домов к концу деревни. Домики здесь стояли без какой-либо системы. Они теснились к дороге, сбиваясь в какую-то кучу. Здесь не было даже толковых заборов, так, столбики, да рейки меж соседскими огородами.

Маленькая часовенка, сбитая из потемневших от времени брёвен, стояла слегка на отшибе в окружении небольшой полянки, которая летом наверняка радовала прихожан луговой пестротой. Сейчас чистота снега была вытоптана, вокруг было множество кроваво-грязных следов, но на расстоянии в несколько шагов от церкви снег был чистым и ровным, словно опасность миновала часовню, как вода огибает неприступную скалу.

Имельда хотела войти, но так и не решилась. Почти так же, как когда-то она не смогла пройти в ворота школы, она не могла переступить порог обычной деревенской церкви. Она давно не ощущала уже той силы, что обычно веет в церквях… Очень давно. Этой силы становилось с каждым годом все меньше и меньше, особенно в городах. Как бы это и ни было парадоксально, но именно в городах веры было меньше всего. А здесь сила, что витала вокруг часовни, являлась именно верой и ничем иным. Имельда никогда толком не верила ни в Бога, в которого верят в Вааларе, ни в каких других богов из других стран, что всего лишь являлись олицетворением сильного единого Божества. Она знала, что взывать к его помощи бессмысленно, он не придет и не поможет. Если он где-то и существует, то ему плевать на смертных, что гибнуть тысячами каждый день. Имельда верила только в себя и в то, что рано или поздно Смерть придет за каждым. Даже за Богом. Она верила в Смерть, потому что видела ее, потому что она действительно существовала. И еще верила, что каждому дается ровно столько, сколько он может сам вынести испытаний за эту жизнь.

Но, все же, встречая иногда эту необъяснимую ей силу в таких вот местах, как эта маленькая церквушка, она проникалась и задумывалась, а может все же она не права, и Бог есть? Какой-нибудь… Или какая-нибудь. Может все же существует нечто из существ, чья сила настолько велика, что может охватить целый мир и всех, кто в нем живет? Может он все же слышит свою паству? Просто на нее его благодать не успела упасть в ту ночь, а теперь уже поздно.