Митриш отнесся к новому лицу хоть и вежливо, но весьма настороженно. И даже еще более внимательно, чем к Турцелу. Его недоверие и напряжение легко читалось на подростковом лице, что вызывало у господина Эстрича лишь снисходительную улыбку. Митриш сжал руки в кулаки, упершись ими в сиденье, и сидел так ровно, как будто проглотил кол. Взглядом он то и дело метался от местных улиц за окном экипажа к новому знакомому. Но все же, в конце пути, когда увидел, что повозка остановилась у небольшого особнячка, а не у местной тюрьмы, мальчик слегка расслабился. Но только слегка. Руки его по-прежнему были сжаты в кулаки затем, чтобы сдерживать готовый вот-вот сорваться с ладоней шквал энергии. Ладони горели изнутри.
Особнячок господина Эстрича находился на берегу той самой реки Илаант. Она была одной из самых полноводных рек долины Ваалара и жить на ее берегу считалось особой привилегией. Особняк одной своей половиной располагался на берегу, на укрепленном камнями фундаменте, а вторая половина дома поднималась двумя крупными «ступенями» над водной гладью, поддерживаемая сложной архитектурной конструкцией из крепких стволов той самой необычной древесины, что не гнила от влаги. Таким образом, особняк, словно парил над Илаантом, освещая густые черничные воды реки светом из окон.
Вид всего жилища был довольно интересным, состоящим как будто бы из отдельных блоков, которые соединялись между собой узкими крытыми коридорчиками и лестницами, застекленными и утепленными от непогоды. Дом художника навевал мысли о конструкторе, который здесь раскидал нерадивый ребенок. Очень большой ребенок.
Пока Митриш разглядывал с улицы дом, Эстрич вылез из экипажа и помог выбраться девушке. Она, не задумываясь, вложила свою ладонь в теплую мужскую руку. Машинально где-то на заднем дворе своего сознания отметила, что уже не боится кого-то касаться, не боится увидеть что-то или узнать чью-то тайну. Это был небольшой шаг для нее, но все же прогресс. Такими темпами она могла вскоре уже и совсем перестать замечать весь этот «шум», который создается окружающими людьми и вещами.
— Прошу, — Эстрич махнул рукой на кружевное крыльцо, которое было на вид таким легким и воздушным, словно было выковано не из металла, а было связано нитками.
Внутри было тепло и уютно. Как оказалось, дом был выполнен в максимально теплых и светлых оттенках. Художник, побывав за границей, был настолько восхищен тамошними интерьерами и устройством дома, что, когда прибыл обратно домой, приказал полностью переделать свой дом. Точнее, внутреннее убранство. Теперь внутри не было вычурной и громоздкой мебели, а несущие стены были отделаны тонким слоем дерева. Межкомнатные стены и двери и вовсе были бумажными, укрепленными лишь тонкими деревянными прутьями. В доме не было лишних вещей и мебели, всюду царил минимализм, но чувствовалось, что это не вынужденное отсутствие вещей из-за нищенства. Наоборот, такой образ жизни мог позволить себе очень состоятельный, собранный и уверенный в себе человек. Таким, собственно, Эстрич и был.
Убежденный в своем превосходстве, но не кичащейся этим мужчина; без сомнений, сердцеед и ловелас, но настолько тонко чувствовавший женщин, что ему не нужно было задабривать кого-то подарками и цветами. Достаточно было провести с ним наедине несколько минут, и дама полностью и безоговорочно доверяла ему. И ему не нужно было кому-то что-то доказывать. Он находился на том уровне социальной лестницы, на котором уже перестаешь вообще смотреть по сторонам, потому что ты добрался до того места, где тебе хорошо, пусть это и не самая вершина. Эстрич был доволен своей жизнью и это сразу чувствовалось.
Имельда даже немного позавидовала. Вот он, обычный человек, не обремененный магическим даром, который всего добился сам и никому ничего не должен был доказывать. Странно, что Абрахан отзывался о нем столь нелестным образом. Только эта мысль не давала девушке стопроцентного покоя. Почему? Почему Абрахан так говорил? Почему…
— Митриш, хочешь есть?
— Да.
Мужчины уже избавились от своей верхней одежды, сгрузив ее услужливому дворецкому.
— Йотан, скажи там, чтобы приготовили ужин и подали в столовую, — хозяйским тоном произнес Эстрич, задумчиво пригладив топорщащиеся волосы на макушке. Девушка заметила шрамы на виске и обратила на них внимание только сейчас. Все его раны уже зажили после того злополучного взрыва на приеме. Имельда была этому только рада. — Идемте, я покажу ваши комнаты, они на третьем этаже. — Эстрич проводил своих гостей через весь дом, попутно рассказывая, где и что находится. На самом верхнем этаже были только спальни. Наверх вела лесенка спиралью, которая выводила на небольшую овальную залу. Из нее вели четыре раздвижные двери по разным сторонам.
— Выбирайте любую. Все они гостевые. Я живу на втором этаже, там у меня и мастерская, и кабинет, и библиотека.