Между тем Некрасов был знаком с автором этой пьесы; автора звали Ольга Петровна Мартынова; под псевдонимом «Ольга Павлова» она печатала стихи, рассказы и переводы во второстепенных журналах. Разделяя всеобщее увлечение молодежи поэзией Некрасова, она в октябре 1865 года решила лично познакомиться с любимым поэтом и отнести ему несколько своих стихотворений в надежде, что они появятся в «Современнике».
Из сохранившегося дневника матери Ольги Павловой[99] мы узнали, как мать и дочь вместе отправились к Некрасову на Литейный и как он их принял. После первого знакомства, когда тридцатилетняя поэтесса вручила ему свои стихи, Некрасов сказал:
— Вам угодно, чтоб я сейчас прочел, или вы оставите у меня их, чтоб я прочел на досуге?
Разумеется, она согласилась оставить, а Некрасов записал ее адрес. Затем, собравшись уходить, она сказала:
— Позвольте мне иметь счастье пожать вашу руку. По словам матери, присутствовавшей при этом, она, вероятно, хотела прибавить: «Как первого нашего поэта», — но по застенчивости не прибавила. Он проводил их в переднюю, еще раз пожал ей руку и посмотрел ей в глаза так просто и с такой добротой, что обе дамы были совершенно очарованы. Они вышли на улицу как в чаду и чуть было не сказали извозчику, что только что разговаривали с самим Некрасовым…
Через неделю они снова поехали на Литейный за ответом. В том же дневнике записано: «Ездили опять к Некрасову и очаровались им еще более. Он такой человек, какого я в жизни еще не встречала… Он принял нас, как и прежде, очень учтиво и с своей обыкновенной грустью во взоре. Сказал, что читал ее стихи, что они хороши… один [ «стих»] будет напечатан в октябре, другой — в ноябре. Что он сам к нам хотел зайти, что если б Олюша не пришла, то он бы завтра у нас был…»
Два стихотворения Ольги Павловой Некрасов действительно напечатал в ближайших номерах «Современника».
У Мартыновых бывали люди, близкие к литературным кругам. И не удивительно, что до их дома доходили разные сплетни о Некрасове, в том числе самые невероятные. Например, что он кутила, что ему нельзя показывать хорошие стихи, поскольку, он не терпит соперничества; что он будто бы ненавидит поэта Розенгейма(!) за то, что у того «стих хорош». И делает честь матери Ольги Павловой, что она отметила в своем дневнике: «Все пустые наговоры на него мне показались так низки, я не верю ничему, и всё, что эти душонки об нем распространяют, происходит от зависти. Им до него, как до звезды небесной, далеко». Очевидно, в атмосфере этих слухов и разговоров о любимом поэте и родилось стихотворение «Не может быть», подписанное «Неизвестным другом».
Оно было послано еще до муравьевских событий. А после этого к прежним слухам и сплетням прибавились новые упреки и обвинения, вызванные мадригалом и потому в большей части заслуженные. В печати появились насмешливые стихи и язвительные эпиграммы, приходили письма с упреками в отступничестве. На каком-то вечере к Некрасову подошел поэт Владимир Щиглев и наговорил резкостей.
Тургенев тоже не промолчал: назвал Некрасова «официальным поэтом Английского клуба».
Некрасов, до предела угнетенный всем этим, долго молчал согласно своему обыкновению. Но через некоторое время он ощутил потребность как-то ответить на упреки, оценить, осудить свой поступок. И тут он вспомнил о стихотворении «Не может быть». Оно-то, как видно, и послужило толчком для написания новых стихов о себе и своей вине.
Этим стихам («Умру я скоро»), относящимся к концу февраля 1867 года, предпослано посвящение: «…неизвестному другу, приславшему мне стихотворение «Не может быть». Однако поэт отвечал не только одному другу, по сути дела, он обращался к народу, ему предназначались все эти горестные самообличения.
О чем же эти стихи? «Гнетущие впечатления» детства и молодости, путь, полный преград, приверженность к «минутным благам» жизни, уход единомышленников, на которых можно было бы опереться, оторванность от народа, наконец, трогательная мольба о прощении, обращенная к родине, — вот содержание стихотворной исповеди «Умру я скоро». Здесь же и объяснение того «неверного звука», который сам поэт исторг из своей лиры: