Однако самый сильный удар по своему исконному врагу Некрасов нанес в сатире «Газетная». Это была первая из цикла «клубных» сатир, увидевшая свет. Некрасов успел воспользоваться новыми правилами о печати и опубликовал ее в первой же книжке журнала, освобожденной от предварительной цензуры (1865, № 8).
В газетной комнате Английского клуба сидят постоянно два человека. Один из них — крепостник-помещик, который пишет в клубе приказы своему старосте («Чтобы дома не тратить свечей») и в этих приказах внушает ему, что «лекарство для крестьянина лучшее — плеть…». Другой — отставной цензор николаевских времен; по привычке и до инерции, с карандашом в руках он продолжает искать «крамолу» в газетах и приходит в ужас, читая новые журналы. Поистине страшны и вид его, и все замашки:
Бывший цензор работал когда-то по призванию, не за страх, а за совесть, и потому гордится своим прошлым. В то же время этот бескорыстный гонитель мысли, которого собственный сын считает «палачом», убежден, что он берег интересы писателей, не лишил их платы за труд (то есть не все вычеркивал):
Наконец-то Некрасову удалось хоть слегка отвести душу; не пожалев ядовитого сарказма, он отплатил цензуре за все горести и волнения. И недаром один из чиновников цензурного ведомства тогда же отметил, что Некрасов изобразил «в крайне оскорбительном виде существующее, следовательно, охраняемое силою закона звание цензора».
Официальных взысканий именно за это стихотворение не последовало: прямой выпад против цензуры предпочли «не заметить» (что не помешало властям вскоре свести счеты с журналом). Однако Некрасов, перепечатывая свою сатиру в позднейших сборниках, должен был сделать к ней специальное «нейтрализующее» примечание: «Само собой разумеется, что лицо цензора, представленное в этой сатире, — вымышленное и, так сказать, исключительное в ряду тех почтенных личностей, которые, к счастью русской литературы, постоянно составляли большинство в ведомстве, державшем до 1865 года в своих руках судьбы русской прессы».
Такое разъяснение, как ни странно, удовлетворило «блюстителей порядка»; а читатели привыкли понимать иронию и разгадывать подтекст.
В сатире «Газетная» Некрасов не забыл сказать и об атмосфере Английского клуба; искусно связав ее с настроениями петербургского общества, он указал на ту пропасть, какая отделяла его самого от клубных завсегдатаев: «Слыхивал я здесь такие сужденья и споры… Поневоле поникнешь лицом и потупишь смущенные взоры…»
В стенах клуба возникали какие-то разговоры об «отрицательном» направлении его поэзии, кто-то пенял на слишком мрачное настроение некрасовской музы. На это поэт отвечал прямо и недвусмысленно: «Коли нам так писалось и пишется, — значит, есть и причина тому!»
В споре он отстаивал твердую позицию, заявляя, что не может переделать «грустный напев» своих песен:
Эти слова — декларация поэта-гражданина — появились в
Некрасовское мастерство сатирических разоблачений, искусство сталкивать противоположные жизненные пласты и воплощать социальные контрасты с большой силой сказалось и в сатирической поэме «Балет».
Из самого текста поэмы можно заключить, что поэт вместе со своей Музой побывал на «бенефисном спектакле» в Мариинском театре;