Некрасов

Чем хуже был бы твой удел,
Когда б ты менее терпел?

В этих словах — и призыв и лозунг, выражающий! мечту лучших людей о пробуждении народа. Сходный мотив звучит и в небольшом наброске «На псарне»: здесь говорится о тех, кому не нужна воля, кто свыкся с бесправным своим положением. «Нашто мне воля? куда я пойду?» — спрашивает старик всю жизнь просидевший на барской псарне и не умеющий работать («Хлеб добывать не умею»).

Так, с разных сторон и по-разному отражалась в некрасовских стихах острейшая проблема эпохи — подготовка к отмене крепостного права.

* * *

И вот наконец этот день наступил. 6 марта 1861 года в газетах был опубликован царский манифест от 19 февраля об освобождении крестьян. Утром этого дня Чернышевский пришел к Некрасову и застал его еще в постели (Некрасов вставал поздно и часто работал лежа). В правой руке он держал газету с манифестом. На лице, вспоминает Чернышевский, выражение печали, глаза потуплены, настроение явно подавленное. Увидев вошедшего, он встрепенулся, поднялся на постели, скомкал газетный лист и с волнением сказал:

— Так вот что такое эта воля! Вот что такое она! — И продолжал говорить, изливая свое негодование.

Когда он остановился перевести дух, Чернышевский сказал:

— А вы чего же ждали? Давно было ясно, что будет именно это.

— Нет, этого я не ожидал, — отвечал Некрасов. — Разумеется, ничего особенного я и не ждал, но такое решение дела далеко превзошло мои предположения.

Так описал Чернышевский этот разговор в своих поздних «Заметках» о Некрасове. А в другой раз, в беседе с Л. Ф. Пантелеевым, он передал те же слова Некрасова еще более резко и, вероятно, более точно: «Да разве это настоящая воля?! Нет, это чистый обман, издевательство над крестьянами». Некрасов, по словам Николая Гавриловича, был так взволнован, что ему пришлось успокаивать его.

В то же время в официальной печати в либерально-дворянских кругах, в салонах и гостиных манифест вызвал приступы восторга. Александра II немедленно возвели в сан освободителя. Аполлон Майков в сусальных стихах описывал, как ликует деревня. Катков, редактор «Русского вестника», писал: «Великое, величайшее слово в русской истории произнесено».

Тургенев узнал новость, находясь в Париже; в одном из писем он рассказал, как в русской посольской церкви по этому поводу отслужили молебен; кроме самого писателя, присутствовало много русских, в том числе бывшие декабристы — Николай Иванович Тургенев (он «плети рабства» ненавидел, писал о нем Пушкин) и князь Сергей Григорьевич Волконский, недавно возвращенный из Сибири. После молебна «все друг другу пожимали руки и громко хвалили и превозносили царя. Дай бог ему здоровья и силы продолжать начатое!» — так писал Тургенев из Парижа 14 марта 1861 года.

Конечно, отмена крепостного права была уступкой, которую «…отбила у самодержавного правительства волна общественного возбуждения и революционного натиска»[74]. И репрессиями, и уступками «…правительство защищалось от натиска революционной «партии»[75]. И тем не менее падение системы рабства, права владеть людьми, само по себе не могло не восприниматься как крупное событие в жизни страны. И не удивительно, что первое известие об этом произвело впечатление и на автора «Записок» охотника», и на старых декабристов, многим пожертвовавших во имя дела освобождения.

Лишь немногие в то время (если исключить круг «Современника») поняли истинный смысл реформы, ее половинчатый, антинародный характер. И никто, кроме Некрасова, не воскликнул с горечью: «Народ освобожден, но счастлив ли народ?»

Разное отношение к реформе резкой чертой отделяет Некрасова и демократический «Современник» от либерально-дворянских слоев общества. История в ближайшие же годы показала, кто был прав. Волнения и мятежи в де; ревне, вспыхнувшие с новой силой, были ответом на освобождение крестьян. Уже в апреле силой оружия были подавлены восстания в селе Бездна Казанской губернии, в селе Кандеевка Пензенской губернии.

Как же откликнулся на объявление манифеста некрасовский «Современник»? Преимущественно демонстративным и многозначительным молчанием. Именно это имел в виду В. И. Ленин, когда писал, что руководители «Современника» «умели говорить правду то молчанием о манифесте 19 февраля 1861 г., то высмеиванием и шельмованием тогдашних либералов…»[76].