Некрасов

Безошибочно сбываются самые мрачные предсказания деревенской колдуньи; они наводят страх на односельчан: «Радостей мало — пророчит все горе». Секрет знахарки разгадал «старый мужик Пантелей»: жизнь деревни полна горя и печали, поэтому и нетрудно предсказать беду, ошибки быть не может, хорошего не жди. Поняв это, Пантелей отказывается от гаданья:

Ты нам тогда предскажи нашу долю,
Как от господ отойдем мы на волю!

Ради этих двух строк Некрасов и написал «Знахарку» со слов «умного мужика», И надо сказать, что не только «умный мужик» (он-то, видимо, и назван в стихах Пантелеем), но и сам поэт был бы не прочь узнать от знахарки, какова же будет доля деревни после объявления долгожданного манифеста.

Впрочем, Некрасов на этот счет не обольщался. В стихах, обращенных к Тургеневу, он назвал предстоящие реформы «лучом сомнительного света». Но он знал — народ еще надеется, с нетерпением ждет, какова-то будет обещанная «воля». Об этом прямо говорится в стихотворении «Деревенские новости»:

Сходится в хате моей
Больше да больше народу:
«Ну, говори поскорей,
Что ты слыхал про свободу?»

Но о «свободе» пока ничего не известно, а деревенская жизнь, как всегда, полна своих нехитрых и нерадостных событий — в Ботове валится скот, пастушонка убило громом, сгорели две деревни…

Попав в родные места (летом 1860 года он гостил в Грешневе), поэт узнает эти новости от старых своих друзей, бывших товарищей детских игр, про которых он имел право сказать: «Что ни мужик, то приятель». Они-то и хотят услышать от него рассказы «про свободу».

«Деревенские новости» примечательны своей автобиографичностью, о которой напоминают не только географические названия (Качалов лесок, Красные горки), но и прямое свидетельство Некрасова: в позднейших набросках автобиографии он привел стихи из «Деревенских новостей», чтобы подтвердить короткость, которая издавна сложилась между ним и грешневскими крестьянами.

Весь мир «стихотворения — крестьянский. Все другие темы и отношения отсюда намеренно исключены. Этим определяются его лиризм, мягкость интонаций, даже некоторая идилличность, хоть это понятие и очень мало подходит к Некрасову. Поэт радуется знакомым местам, где прошло детство, его умиляют и веселый летний дождь, и «милая эта дорога», и «теплого колоса пар», но больше всего новая встреча с грешневцами:

— Останови же лошадок!
Видишь, из каждых ворот
Спешно идет обыватель.
Все-то знакомый народ,
Что ни мужик, то приятель.

Приезжий меньше всего похож на помещика, вернувшегося в усадьбу. Свой дом он, зазывая гостей, даже называет хатой (может быть, из нежелания подчеркивать свои преимущества перед теми, кто живет в избах и хатах). Приезжему без церемоний выкладывают все новости (кстати, куда менее горестные, чем, например, в «Знахарке»); кума показывает ему крестника Ваню, а он не забыл привезти для него игрушку; земляки как родные сокрушаются, что столичный житель плохо выглядит:

Вишь ты лядащий какой,
Мы не таким отпускали:
Словно тебя там сквозь строй
В зиму-то трижды прогнали.

По всему видно, что среди мужиков этот горожанин свой, между ними достигнуты полная близость, взаимное понимание. После этого уже не кажется странным доверительный вопрос, увенчивающий стихи: «Что ты слыхал про свободу?»

К предреформенному времени относится и стихотворение «На Волге», также навеянное впечатлениями родных мест. Здесь Некрасов коснулся одной из мрачных сторон крепостнической действительности — бурлачества. Совсем недавно, в «Размышлениях у парадного подъезда» уже прозвучала эта тема: «Выдь на Волгу: чей стон раздается над великою русской рекой?» Теперь поэт обратился к воспоминаниям детства, проведенного «у берегов большой реки», и рассказал о том, как его привязанность к Волге, к ее вольным просторам еще в те годы была омрачена зрелищем тяжкого труда бурлаков. Их «мерный похоронный крик», стоны и жалобы навсегда оставили след в душе и памяти подростка.

О, горько, горько я рыдал,
Когда в то утро я стоял
На берегу родной реки
И в первый раз ее назвал
Рекою рабства и тоски!..

Но вот прошли годы, и герой стихотворения снова на волжском берегу увидел прежних измученных бурлаков:

Все ту же песню ты поешь,
Все ту же лямку ты несешь,
В чертах усталого лица
Все та ж покорность без конца…

Теперь эта вечная покорность судьбе вызывает уже, не только сострадание, но и возмущение, чувство протеста. Потому-то, обращаясь к бурлаку, поэт восклицает!