Некрасов

Некрасов ликовал. «Чудеса! — писал он по этому поводу. — Генерал Пушкин на прощанье мои стихи без помарок велел сплошь племяннику подмахнуть. И тот подмахнул». Конечно, не догадываясь, что это обернется для него крупными неприятностями.

Но и этого Некрасову было мало. Отправив рукопись в Москву Солдатенкову, он начал обдумывать некое добавление к книге, которое осветило бы ее единой мыслью, прояснило бы ее замысел. Летом был написан диалог «Поэт и гражданин»; Некрасов решил открыть им свою книгу, сделать его как бы введением к ней. По-видимому, сборник был уже сверстан, когда издатель получил от автора это введение. Поэтому «Поэт и гражданин» был набран отдельно; для него был найден иной, более крупный шрифт; эти первые страницы книги пришлось пронумеровать римскими цифрами.

Все эти внешние обстоятельства удивительно кстати подчеркнули особое значение диалога как поэтической декларации. А уже вслед за нею шли четыре раздела сборника, вместившие лучшее из того, что создал к тому времени Некрасов: стихи о городской бедноте (в том числе «Извозчик», «На улице»), о крестьянстве («В дороге», «Влас», «В деревне», «Забытая деревня»), сатиры («Псовая охота», «Нравственный человек», «Секрет», «Прекрасная партия», «Колыбельная песня», «Филантроп», «Отрывки из путевых записок графа Гаранского»), поэма «Саша», стихи о назначении искусства («Муза», «Блажен незлобивый поэт»), лирика с автобиографическим оттенком («В неведомой глуши…», «Старые хоромы»[48]), лирика «панаевского» цикла и т. д.

Когда сборник «Стихотворения Н. Некрасова» вышел из печати (19 октября 1856 года), эти и другие стихи, впервые собранные вместе, произвели оглушительное впечатление на современников — как на друзей, так и на врагов. Это впечатление коротко и точно выразил в одном из писем Тургенев: «…А Некрасова стихотворения, собранные в один фокус, — жгутся».

XIX НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК В «СОВРЕМЕННИКЕ»

Поздней осенью 1853 года к Ивану Ивановичу Панаеву пришел двадцатипятилетний саратовский учитель Чернышевский, недавно приехавший в столицу, и попросил какой-нибудь работы. Выяснилось, что он уже пишет маленькие рецензии для Краевского, но зарабатывает слишком мало. А приехал он из Саратова с женой, ищет квартиру, нужны деньги.

Панаев дал пришедшему несколько книг для разбора, и уже на другой день Николай Гаврилович принес свои рецензии. Они сидели и разговаривали, вспоминает Чернышевский, когда в комнату вошел мужчина, еще молодой, но как будто дряхлый, с опущенными плечами, в халате. «Я понял, что это Некрасов… Я тогда уже привык считать Некрасова великим поэтом и как поэта любить его. О том, что он человек больной, я не знал. Меня поразило его увидеть таким больным и хилым». Еще больше поразил и опечалил Чернышевского его голос, вернее слабый, еле слышный шепот.

Поговорив с Панаевым, Некрасов позвал гостя в свой кабинет, где тем же шепотом попросил его обращаться впредь прямо к нему. Затем Некрасов одобрил его рецензии и рассказал о делах журнала, упомянул о своей болезни («Могу ли я прожить долго?»), а в заключение объяснил, что Краевский — враг «Современнику» и что молодому литератору следует сделать выбор — между «Отечественными записками» и «Современником».

Чернышевский был, по его словам, покорен простотой и прямодушием Некрасова и сразу почувствовал к нему привязанность, С начала 1854 года его рецензии стали появляться в некрасовском журнале.

В первое время он был малозаметен в редакции, но довольно скоро старые сотрудники обнаружили, что его взгляды, его понимание литературы отличаются от тех, к каким они привыкли. Участники журнального кружка тогда еще не подозревали, что среди них появился человек с вполне определившимся мировоззрением, что совсем недавно, в саратовской гимназии, он успел наговорить в классах «таких вещей, которые пахнут каторгой»; они не догадывались, что с его приходом открылась — пока еще незримо — новая страница в истории русской мысли и общественного движения в целом.

Один только Некрасов с его умением находить и определять людей почти сразу после нескольких бесед с новым сотрудником понял, что именно он будет его главной опорой и что с ним связано будущее журнала.

Та часть кружка, во главе которой стоял Дружинин, не замечала Чернышевского до тех пор, пока он не затронул прямо их интересы — не высказал громко своих взглядов на искусство. 10 мая 1855 года в актовом зале университета он защитил свою диссертацию «Об эстетических отношениях искусства к действительности». Эта новая эстетическая декларация вызвала тревогу и раздражение среди поклонников «чистого» искусства. Но чем больше они негодовали, тем яснее становилось Некрасову: Чернышевский был прав, начав борьбу против либерально-дворянских идеологов именно с вопросов эстетики: он хотел вырвать это оружие из рук людей, претендовавших на монополию в области искусства. Развивая идеи Белинского, он стремился поддержать гоголевское направление, подвергавшееся нападкам, восстановить в правах критику, разрушить принципы идеалистической эстетики.