Некрасов

Прибегали сотрудники других редакций, пытаясь узнать, что это за статья, по поводу которой поднялся такой шум. Все бурлило, как в кипящем котле, и Некрасов совсем замучился, стараясь найти какой-нибудь выход.

Он переделал статью и снова послал ее Тургеневу. Ответ был краток: «Выбирай — я или Добролюбов». Тогда он заикнулся о возможности совсем не печатать рецензии о «Накануне» — и Добролюбов немедленно заявил, что уходит из журнала. Нужно было, действительно, выбирать, а сделать это оказалось совсем не так просто.

После долгих и жестоких сомнений Некрасов решил печатать статью. Теперь вопрос несколько упростился — нужно было только приспособить ее к требованиям цензуры. За эту работу взялся сам Добролюбов, — он почти наново переписал первую половину статьи, обдумывал каждое слово, каждое выражение, стараясь сохранить основную мысль, но сказать ее так, чтобы к словам трудно было придраться. Основная мысль была проста: время «прекраснодушных» Лаврецких и Рудиных кончилось; возвышенные рассуждения об отвлеченном «добре» и «зле» никого больше не удивляют и не восхищают; приблизился новый день — день действия и борьбы. Пришла пора новых героев, пока еще слабо очерченных в художественных произведениях, героев, прообразом которых является тургеневский Инсаров, человек с решением «освободить свою родину».

Было трудно сказать это так, чтобы каждый понял, в чем дело, а цензура не поняла бы. После долгих и мучительных операций статья, сильно обесцвеченная и приглаженная, была, наконец, подписана к печати.

— Я сегодня напьюсь как сапожник, — мрачно заявил Некрасов, когда все было кончено. — Я сегодня, друзья мои, потерял самого дорогого и близкого для меня человека.

— Вы потеряли его не сегодня, — сказал Добролюбов. — Он давно перестал быть вам близким, и вся эта история — лучшее тому доказательство. А напиться, действительно, не вредно после такой пертурбации.

— Напиться всегда вредно, — возразил Чернышевский. — А уж по такому поводу и совсем не стоит. Пойдемте лучше гулять, дорогие мои Николаи. Вы оба с честью прошли через очень серьезное испытание. Но, уверяю вас, таких испытаний будет еще очень много. И если вы начнете каждое заливать алкоголем, то, я боюсь, вы совершенно сопьетесь.

IV

Они очень подружились после этой истории. Пережитая вместе буря заставила ближе узнать друг друга. Некрасов долго не мог перебороть скрытого ощущения виноватости за тот короткий момент, когда он готов был уступить требованиям Тургенева, и все приглядывался к Добролюбову, стараясь угадать — наложили ли на него отпечаток минувшие события? Но Добролюбов говорил с ним с такой неизменной симпатией и искренностью, что чувство вины само собой отпало.

Они теперь встречались ежедневно, даже тогда, когда работа этого не требовала, когда, казалось, не было никакого повода для встречи. Если Добролюбов почему-нибудь долго не приходил, Некрасов, прождав все утро, отправлялся его разыскивать. Он шел к нему на квартиру и вместе с дядей Добролюбова, Василием Ивановичем, — деятельным, шустрым старичком, приехавшим «управлять хозяйством» племянника, — начинал гадать, куда мог уйти «Николаша» и скоро ли он вернется домой. Когда «Николаша», наконец, появлялся, Некрасов тащил его к себе и, завладев им, не отпускал его до вечера.

Они вместе работали, вместе сочиняли стихи для «Свистка», вместе воевали с цензурой, продолжавшей проявлять особое внимание к «Современнику». Некрасов нашел в Добролюбове неутомимого и изобретательного помощника в борьбе с цензурными притеснениями. Там, где у него самого не хватало больше терпения спорить, просить и уговаривать, Добролюбов умел выцарапать нужное ему решение. Он делал вид, что соглашается с цензором, и так «исправлял» статью, что основная мысль бывала сохранена, но только высказана в совсем другой форме.

Некрасов был совершенно влюблен в Добролюбова.

— Эта такая светлая личность, — говорил он Панаевой, — что мы все должны краснеть перед ним за свои слабости. Вот увидите, Тургенев еще устыдится, что так отзывался о нем, поймет, какой честный, смелый и умный это человек.

— Никогда ваш Тургенев этого не поймет, — раздраженно отвечала Авдотья Яковлевна, — хорошо хоть вы поняли, а то готовы были променять Добролюбова на Тургенева.

— Никогда не собирался этого делать, — с возмущением говорил Некрасов. — Вы это знаете лучше, чем кто-нибудь другой.

— Нет, не знаю. А знаю, как вы посылали добролюбовскую статью на цензуру к Тургеневу. Вы уже успели забыть об этом?

Подобные разговоры повторялись довольно часто. Авдотья Яковлевна ревновала Некрасова. Ей казалось, что после размолвки с Тургеневым он будет искать утешения в ее обществе, но вышло не так, — Некрасов нашел себе нового друга, и она опять осталась одна. К Добролюбову она относилась не хуже, чем Некрасов, но ей хотелось, чтобы они больше нуждались в ней, чем друг в друге. Этого не случилось, и ей пришлось перенести свою любовь и жажду домашней, чисто женской деятельности на маленьких братьев Добролюбова.