Некрасов

Боткин, похвалив все стихотворение в целом, начал разбирать неудачные рифмы и выражения. Дружинин вяло сказал несколько слов. Панаев хвалил шумно и многословно. Тургенев не сказал ничего, — он подошел к окну и встал там, повернувшись спиной к комнате. За окном была темная новогодняя ночь. Шел дождь, и по стеклам струились потоки воды. Вот в такую же погоду ушел от него Некрасов в то утро.

— Ну, что вы все захандрили? — сказал Дружинин. — В новогоднюю ночь полагается веселиться. Иван Сергеевич, ты намерен угощать нас шампанским? Если нет — мы немедленно покинем твои чертоги.

— Конечно, намерен, — ответил Тургенев, быстро отходя от окна. — И шампанским, и ужином, и всем, что вам будет угодно.

Он говорил весело, он снова стал радушным светским хозяином.

Никитенко поднялся и сказал, что он должен ехать, потому что семья ждет его в театре. Удерживать его бесполезно — у него была прочная слава образцового семьянина.

Никитенко уехал, и в комнате начался беспорядочный, шумный ералаш. В передней захлопали двери, начали появляться гости, приглашенные к ужину. Кто-то забренчал на рояле, кто-то пел, кто-то декламировал. Панаев притащил из столовой бутылку вина и заявил, что он не может дожидаться ужина, не подкрепившись.

Некрасов продолжал сидеть в своем углу около печки. Он раздражался все больше и больше, но не уходил, а наблюдал за присутствующими. Почти все они казались ему сегодня неприятными, он с каким-то радостным удовлетворением ловил их недостатки, смаковал отрицательные черты каждого.

Вот Анненков, сладко улыбаясь, говорит что-то Тургеневу. Боже мой, какое «кувшинное» рыло, какие бессмысленные глаза, какое круглое брюхо! И за что только его зовут «наш добрый», «милейший», «отзывчивый», «чуткий»? И совсем он не добрый, совсем не милейший…

Его можно было бы описать в фельетоне. Во-первых, чем он известен? Главным образом тем, что он — «друг Тургенева» и вообще всех более или менее знаменитых лиц. С незнаменитыми он не друг. С незнаменитыми он совсем не «добрый» и не «отзывчивый». Пусть незнаменитые сдыхают у него на глазах — «чуткое» его сердце не шевельнется.

«Литературный сочувствователь» многих крупных писателей. Был спутником Гоголя, сейчас бегает по поручениям Тургенева. Собирает по городу слухи, которые могут Тургенева заинтересовать, рекламирует написанные и не написанные еще произведения своего великого друга.

Некрасов вспомнил, как совсем недавно, в этой комнате, Анненков читал вслух собравшимся литераторам «Дворянское гнездо». У Тургенева болело горло, и он просил Анненкова оказать ему эту услугу. О, как счастлив был «спутник» этим доверием, как ревностно взялся за дело, с каким старанием оттенял наиболее удачные фразы и перебивал себя восклицаниями: «слушайте, слушайте, сейчас будет замечательное место».

Тургенев не очень-то уважал своего спутника. Некрасов вспомнил сочиненные Тургеневым стишки:

И Анненков, чужим наполненный вином,
Пред братцем весело виляет животом…

Тургенев высмеивал слабости Анненкова, хотя бы чрезмерную любовь к чужим обедам. «Гостеприимный гость» — звали Анненкова за то, что, скуповатый на угощенье, он на чужих обедах старательно потчевал других приглашенных. Все слабости своего «комиссионера» знал Тургенев и продолжал держать его около себя. Даже просил напечатать в подзаголовке «Дворянского гнезда» посвящение Павлу Васильевичу Анненкову.

«Черта с два напечатаю я такое посвящение, — злорадно подумал Некрасов. — Не доставлю этого удовольствия нашему «доброму». А он поди звонил уже всему свету, что «Дворянское гнездо» посвящено ему».

А Дружинин, длинный, обрюзгший, с подслеповатыми, вечно потупленными глазками, сейчас он весьма оживлен и с вдохновением читает нескольким юнцам какие-то, очевидно, «чернокнижные» вирши. Юнцы изнемогают от удовольствия, и Некрасов с отвращением отвернулся от их потных физиономий.

И Полонский сухой, с волосами и бородой, висящими, как сухие водоросли. «Полевой цветок, подрезанный сохою», — как называет его Панаев. Всю жизнь трется около великосветского общества, а попасть туда как равный не может из-за бедности. Вот поистине ни пава, ни ворона, ни к какому берегу не пристал. «Эх, братья писатели! — думал Некрасов. — Злословите, хвастаетесь, завидуете. С звериным любопытством копаетесь в чужой жизни. Не подкрепляется ли ваша ненависть к Чернышевскому еще и тем, что он сам никогда не сплетничает, и в свою жизнь никого не пускает?»

— Ты что-то скучен сегодня, — сказал Тургенев, подойдя к Некрасову. — Что тебя мучает?

— Сейчас — желание приступить к питию.

— Счастлив, что могу удовлетворить это естественное желание, — сказал Тургенев, взяв его под руку. — Пойдем — проводим старый год и вместе с ним — все наши недоразумения и споры.

Они пошли в столовую и сели рядом. Хлопнули пробки, часы пробили полночь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1