Читаем Некрасов полностью

Некрасов отпустил коляску и пошел пешком. На душе у него было скверно, собственные стихи камнем лежали в кармане.

III

Вот и пришло письмо из Лондона. И совсем не так, как было во сне. Не Тургенев его привез, а Дружинин, и даже не сам привез, а прислал со слугой. И конверт был не из серой плотной бумаги, а обыкновенный белый конверт. Василий подал письмо со словами:

— Ответа дожидаться не велели-с…

Лицо у Василия было обычное, будничное, точно принес он гранки из типографии или ежедневную деловую почту.

Николай Алексеевич повертел в руках конверт, не решаясь его вскрыть. Закурил папиросу, прошелся по комнате, разорвал конверт и разом пробежал письмо. Кровь прилила к щекам его… письмо кончалось фразой:

«В ожидании этого объяснения позвольте мне считать себя незнакомым с Вами».

Он перечитал письмо еще раз. Оно было оскорбительное, но нестерпимо вежливое.

Только сейчас он заметил, что Василий принес ему два письма. Второе было от Тургенева. Милый Тургенев! Зная, видимо, какое письмо посылает Герцен, он решил подбодрить приятеля.

Увы! Его письмо было не лучше. Выдержать еще и это было невозможно. Засунув оба письма в карман, Некрасов выбежал из комнаты. Он постоял на веранде, глядя перед собой помутившимися, точно ослепшими глазами, и, заметив Панаева, направлявшегося через цветник к дому, быстро пошел в парк. Он не мог оставаться в комнатах, не мог видеть людей, слышать их голоса, отвечать на вопросы.

В парке он долго ходил по дорожкам, быстро, без остановок, не глядя, не видя ничего. Он пытался привести в ясность события, нагромоздившиеся за последнее время. Был ли он действительно так виноват, чтобы получать подобные письма от людей, которых уважал и любил? Неужели он в самом деле стал настолько ничтожен, так опустился морально, что заслужил эти пощечины.

Он сел на скамейку и вытер пот с лица. Над головой деловито постукивал дятел; налетевший откуда-то овод с гудением описывал около него широкие круги — он не замечал ни дятла, ни овода. Мысли громоздились и путались, старые, давно забытые обиды оживали и выползали наружу. Было очень тоскливо и одиноко на сердце. Во рту пересохло, хотелось пить, но идти домой было невозможно. Николай Алексеевич сорвал листок березы и пожевал его. Листок был горьковатый. Почему-то вспомнилось, как в детстве, весной он вместе с деревенскими ребятами пил сок из березы. Они сверлили в стволах берез дырки и подвешивали под ними берестяные туески. Сок был сладкий, душистый, как мед.

А из сосны сок не капал. С сосны нужно было осторожно содрать верхнюю грубую кору, и под ней, на белом стволе был прозрачный, мягкий, как разогретая смола, слой. Слой этот снимался с дерева суровой ниткой. Он тоже был сладкий и вяжущий, как ягоды черемухи.

Николай Алексеевич вздохнул. Почему он теперь никогда не пьет березового соку и не снимает прозрачные ленты с сосновых стволов? Почему так горек клейкий березовый листочек? Он достал из кармана письмо Герцена и еще раз перечитал конец его:

«…Причина, почему я отказал себе в удовольствии вас видеть, — единственно участие ваше в известном требовании с Огарева денежных сумм, которые должны были быть пересланы, а потом, вероятно, по забывчивости, не были пересланы, не были даже возвращены Огареву… В ожидании этого объяснения позвольте мне считать себя незнакомым с Вами…»

Некрасов сложил письмо и засунул его в конверт.

«Сильно же вы восстановлены против меня, Александр Иванович, — думал он, — очень сильно, хотя и не справедливо. Вы, очевидно, сказали Тургеневу: «Вот какой он мерзавец, твой Некрасов, ты хлопочешь, чтобы я его принял, а он недостоин даже взгляда честного человека». Вы, безусловно, сказали это, или что-нибудь похожее. Ну что ж, вы добились своего. Тургенев прислал мне письмецо тоже довольно выразительное…»

Некрасов встал со скамьи и пошел по дорожке. Вынырнувшая откуда-то Нелька весело помчалась впереди. Он вышел на шоссе, оно было пусто в этот тихий полуденный час. Только маленькая тележка чухонца из соседней деревни медленно тарахтела по камням. Лошадь шла шагом, а чухонец спал, прикорнув за большими бидонами, которые бренчали на каждой выбоине. Николай Алексеевич позавидовал чухонцу, он не мог бы спать под бренчанье бидонов, вот так, скорчившись на тележке. Вероятно, сегодня он не сумеет уснуть в своей удобной постели, в прохладной комнате, где на ночь опускаются шторы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии