К этому времени около меня столпились все, кто только был в читальном зале: Тра и Тру, Носишка, Джейсон Пледж с лошадиной физиономией, Пойнт Ричардсон и Микки Гибсон по прозвищу Укур. Носишка схватила карточку и жалостливо осмотрела, как будто это был мой приговор. Затем передала Укуру – тот, улыбнувшись мне, передал дальше Джейсону Пледжу, а тот отдал добычу Тра и Тру. Сестрицы склонились над карточкой, словно на ней записаны данные разведки времен Второй мировой, закодированные с помощью немецкой шифровальной машины «Энигма»[256].
– Странно что-то… – протянула Тра.
– Не то слово!
И вдруг все замолчали. Оглянувшись, я увидела, что надо мной, словно рододендрон на ветру, качая челкой, склонился Зак Содерберг. У меня было такое чувство, как будто я его сто лет не видела, – может, потому, что с того самого разговора про «одну девочку» я на уроках углубленной физики всегда притворялась, что страшно занята, а еще уговорила Лору Элмс до конца года быть моей напарницей по лабораторным работам, причем применила простой и грубый способ: пообещала писать за нее отчеты по лабораторкам. Да не копировать свои (тогда меня саму могли отстранить от занятий за жульничество), а сочинять их каждый раз заново, добросовестно воспроизводя скудный словарный запас Лоры, нелогичный ход рассуждений и корявый почерк. Зак, чтобы не быть больше в паре со своей бывшей, Лонни, объединился с моей бывшей напарницей Кристой Джибсен, а она вообще никогда уроки не делала, потому что работала на трех работах – копила деньги на операцию по уменьшению груди. Одна работа была в магазине эксклюзивных тканей «Люси», другая – в закусочной «Мир багеля», а третья – в отделе туристического снаряжения в универмаге «Сирс». Монотонность трудовых буден Криста скрашивала, изучая свойства энергии и материи. Вследствие этого мы всегда знали, кто из ее коллег недавно поступил на работу, кто скончался, болеет, проворовался, дрочит в кладовке, а также – что один из ее начальников (кажется, несчастный завсекцией в универмаге) влюбился в Кристу и собирается ради нее бросить жену.
Флосс нажал кнопку на плеере. Из динамиков загрохотали роботоподобные звуки диско семидесятых. К моему бесконечному ужасу, Зак, не сводя с меня взгляда (как будто мое лицо было зеркалом в танцклассе), пустился в пляс: два шага вперед, два шага назад, вихляем коленями… Другие мальчишки в точности повторяли его движения.
–
Они пели «Let’s Groove». Мальчишки сосредоточенно дергали плечами, щелкали пальцами и переступали ногами – так и видишь, как у них в мозгу бегущей строкой мелькают названия элементов, словно котировки на бирже («мах левой вперед, шаг левой назад, мах левой в сторону, шаг влево, мах правой вперед, правое колено в сторону»).
–
Дерек на трубе выводил подобие мелодии. Зак пел соло, изредка добавляя то шаг в сторону, то движение плечом. Пел очень старательно и притом ужасно. Потом крутанулся на месте. Тра тоненько пискнула, как детская игрушка.
У дверей библиотеки собралась, разинув рты, немаленькая толпа старшеклассников. Мистер Флетчер привел директора Хавермайера. Из своего кабинетика выскочила библиотекарша, миз Джессика Хэмбоун, сменившая четырех мужей и внешне похожая на Джоан Коллинз в зрелом возрасте. Наверное, вначале она собиралась прекратить безобразие, потому что прекращать безобразия – это была ее специальность. Только за этим она и выглядывала из своей норки, да еще на обед и во время пожарных учений. Все остальное время она, по слухам, закупала на сайте
Мальчишки на заднем плане усердно отрабатывали линди-хоп[258], Зак вертелся волчком, а у миз Хэмбоун ритмично подергивалась левая рука.
Наконец музыка смолкла. Танцоры замерли как вкопанные.
С полминуты стояла тишина, а потом разразилась буря оваций. Хлопали все: толпа у двери, миз Хэмбоун и те, кто пришел в библиотеку заниматься (кроме Носишки).