Некоторые виды размножаются пиздежом

– Как твои дела? И у меня всё хорошо, замечательно выглядишь. Кислился? А я, представь, тут проездом, выхожу – ты идёшь прямо навстречу! Старик, я счастлив сейчас, я пишу, пишу эти все строки, лью их потоками. Короче говоря, приезжаю я сюда, встречаю одного человека, второй раз в жизни видимся. Дела заканчиваю и он зовёт меня к себе на репетицию – он музыкант, и довольно некислый музыкант. Идём с ним по городу, сначала в центре, я чувствую – тяга неимоверная, всё вокруг виртуально, но – родное, сплошь и рядом – аватары. Залезли в трамвай, там удолбаные матросы лежат, целый вагон, в три ряда, кондуктор одуревший, похож на Депардье, прикинь?! Проезжаем мимо какого-то дворца, смотрю – там толпы народа, больше молодые, кто-то говорит, – концерт Шевчука, – матросы подрываются, тормозят трамвай и ну выходить. Короче, дальше едем с ним в пустом вагоне. Говорим о всяких невообразимых вещах, ну ты знаешь, как водится. Когда Депардье спрашивает у нас, – вы случайно не из церкви Иисуса? – я понимаю, что вот оно, начинается шоу. Человека моего зовут ОБ, помнишь его? Да, это он. Так слушай дальше, через какое-то трамвайное время выясняется, что мы с ним – братья, что называется, в Духе, и нашу встречу определили такие стёкшиеся обстоятельства, причём чужих жизней и судеб, что даже удивляться не было никакого смысла. Наша встреча готовилась около трёх лет. И мы встретились неплохо. Оказалось, у вайшнавов такие исконные понятия: коли тебя пиздят, всё равно кто, это Шива себя проявляет и это тоже Учение, нельзя бунтовать ни в коем случае, ты один и Шива учит тебя, а вот если твоего духовного брата кто-то хочет побить, тут тебе – все полномочия, можешь убивать врагов сотнями, сколько бы их ни было, ты заранее невиновен и оправдан, ответственен за это Шива или, как всепроникающий хранитель, – Вишну, а ты защитил брата – святое дело. Я это почему тебе говорю – сам видишь, насилия кругом целое море. Людей на пустыре за трояк убивают. Море незнания, ненависти, и нам надо чётко видеть всё, и себя в этом море. Короче говоря, ты тоже – свой человек, мы все в одной сети, здесь бхакти работает на опережение, да и ОБ всю дорогу твердил – молись, мол, молиться надо, братуха, крест носить на себе, потому что православие, оно чистое, большое, но патриархи сегодня ослепли, многие не понимают, отпихивают друг друга, погрязли поприща в сектах, орут монахи, надо сознательно держать веру и молитву поднимать, я в храм нечасто хожу, но приду и вижу – здесь всё, всё хорошо, я пока дома на этой земле, и мантры нормально работают, и дышать можно по светлому, ты же знаешь это – если мы понимаем, то на нас всё и держится, это огромные возможности, но и ответственность большая. Но, тут не как в государстве, тут радость есть, а там – похоть. Я вообще могу никуда не показываться, сидеть у себя и всё, но я пока очень хочу жить для других.

Ну вот, приехали мы с ОБ к ним на точку. Он мне говорит, – здесь мы играем, там, внутри уже должны быть Серёга и Саша. Здание со стеклянным порталом, мы по мелким-мелким белым ступеням поднимаемся наверх, входим, вахтёрша – милая бабуля, незаметная такая, идём по огромному, я и не ожидал такого, по огромному мраморному вестибюлю. Фиолетово-серые плиты и простенки между стёкол, эстетика пока советская, прежних пор. Поворот направо – древесные цвета, паркет, стены отделаны лаковой рейкой, совсем другое пространство, чёрный потолок без света, справа в стене – сияющая дыра, – и главное тишина и нет запахов, – а в дыре этой вдруг – женский смех, тётки какие-то сидят, работают, мы смотрим им в глаза и – дальше. Начинается вообще класс – белый, чистый и узкий коридор, дневной свет, на стенах – ничего, коридор такой длинный и немой, что кажется, он шатается, когда мы по нему идём. Опять тишина и нет запахов. Идеально чистый поворот вправо, ни дверей в стенах, ни пожарных ящиков с номерами, и вдруг – эта кислотная эстетика резко обрывается, скрипит небольшая дверца и нам открывается чёрный холодный и слегка затхлый бункер. Шаткая лестница вниз, к полу. Спускаемся и я оглядываюсь: вверху белый прямоугольник входа, а мы – в черноте. Тут ещё раз открывается дверь и я слышу, как звучат барабаны и тарелки с «Amati»:

УМЦ!

– КХ!-КХ!

(раз – два – три – четыре)

УМЦ!

– КХ!

Ш – Ш – Ш – Ш – Ш – Т!

А потом, уже внутри, чуть громче, посреди немоты и тишины, глубоко внизу:

УБ!

(раз – два – три)

УБ – УБ – ТЦ!

УМЦ!

– КХ!

С – С – С – С – С – С – С – С – ЕТ, ТЦ!

– КХ – КХ!

Т – ДЗ!!!

УБ! – КХ! – Т – ДЗ!

УБ! – КХ! – Т – ДЗ!

УБ!…

УБ!…

КХ – ТС – С – С – С!…