Некоторые проблемы истории и теории жанра

Зачем же понадобилось объяснять "познавательным мифом" - вопреки непознавательной природе и древней, и особенно новейшей мифологии, научно-фантастическую литературу, которая выступает как раз противовесом дурному мифотворчеству (и дурному фольклору)? Дело, оказывается, в том, что Т.Чернышёва выдвигает мифотворчество в центр современного искусства, об этом только рано, мол, ещё говорить - "нет необходимой временной дистанции". Но поскольку мифология ориентирована, по её мнению, "на обиходное сознание (хотя общеизвестно, что мифология - именно бессознательная жизнеориентация, т.е. она сама себе, если угодно, есть обиходное сознание, - А.Б.)... а искусство, художественное мышление всегда связаны с обиходным сознанием куда более прочными нитями, чем с наукой, можно предполагать, что современная мифология... готовит тем самым и базу для нового искусства"[329].

В этой тотальной мифологизации Т.Чернышёва забывает свое же собственное утверждение, что "мифотворческая... функция научной фантастики" уже в настоящее время "оказалась во многом исчерпанной"[330]. О каком тогда её будущем может идти речь? Но главное, как быть с тем непреложным, проверенным тысячелетиями опытом художественного развития, согласно которому базой искусства всегда была прежде всего сама действительность, какие бы формы и грани сознания - различные на разных исторических этапах - ни оказывали воздействие на художественную мысль?

Если обратиться к живому литературному процессу за то время, что истекло после этого "мифологического" предсказания, то литература определенно шла другими путями. Вспомним двойной интерес "реалистики" - к научной фантастике точно так же, как к сказочно-мифологической. Оправдывается совсем другое предвидение. И.Ефремов писал ещё в 1962 году, что "по мере все большего распространения знаний (не мифов! - А.Б.) и вторжении науки в жизнь общества (и в обиходное сознание тоже, - А.Б.), все сильней будет становиться их роль в любом виде литературы. Тогда научная фантастика действительно умрет, возродясь в едином потоке большой литературы как одна из её разновидностей (даже не слишком четко отграничиваемая), но не как особый жанр"[331].

Несмотря на то, что литературное развитие протекало на деле сложнее, все-таки хорошо различается предсказанная Ефремовым закономерность. Научная фантастика, хотя и сближается с другими литературными жанрами, не растворяется, однако, в мифофантастике, а вступает с ней в разнообразное взаимодействие. Она не утрачивает своей оригинальности как художественное сознание современного типа и своих собственных жанровых форм. Она выполняет немаловажную роль и в развитии других жанров - участвует в фантастико-реалистической прозе, драматургии, поэзии. В литературной сказке наших дней чудесные мотивы и образы выступают как дополнительные к научно-фантастическим (а не наоборот) и т.д.

И задача как раз в том, чтобы рассмотреть её связи с фольклором и мифологией, не подменяя ни научную фантастику сказочно-мифологической, ни эту последнюю - научной. Но это вовсе не значит, что, например, "апелляция к мифу" бесперспективна, как полагают Е.Неёлов и В.Рогачев в статье "Миф и научная фантастика (об одной критической точке зрения)". Присоединяясь к основным положениям полемики литературоведов с "мифологической" концепцией Т.Чернышёвой, вряд ли можно согласиться с их выводом, будто бы в связях научной фантастики с древним мифом "нет ничего специфического"[332].

Именно специфическое выступает в глобальности, космизме как научно-фантастических, так и мифопоэтических моделей мира - на такие масштабы редко претендует нефантастическая литература. Не случайно контаминации этих моделей придают своеобразие таким реалистическим произведениям, как "Буранный полустанок". Специфичность, далее, в том, что те и другие модели непосредственно соотносят человека с природой, тогда как реалистическую литературу интересуют по преимуществу социальные отношения. И, наконец, открывает новые возможности анализа как научно-фантастической, так и мифопоэтической образности по-своему специфичный для той и другой подход к действительности с точки зрения красоты целесообразного (кстати сказать, отсутствующий в дельной аргументации Е.Неёлова и В.Рогачева).