Ссылаются на высказывание молодого Маркса о том, что человек в отличие от животного производит не только под властью прямой физической необходимости, но и по духовной потребности; в силу этого человек, говорил Маркс, "формирует материю также и по законам красоты".[280] На наш взгляд, Маркс подразумевает лишь участие эстетического чувства в производстве, а не говорит о его происхождении. В трудовых процессах чувство прекрасного обретает мощное развитие. Но Маркс не ограничивает красоту производственной деятельностью. В своем рассуждении о неувядаемой прелести древнегреческого эпоса он даже подчеркнул определенную независимость уровня эстетических ценностей от производительных сил и социальных отношений. Что же касается содержания термина "производство", то классики марксизма включали в него и естественное продолжение людского рода.
Целесообразность красоты, по мысли Ефремова, возникает изначально, с природного фундамента, с психофизиологического уровня человеческой деятельности.
Он предупреждает, что рассматривает только "часть нашего чувства прекрасного" (т.3 I, с. 120), которая составляет "лишь грубую основу нашего понимания причинности тех или других эстетических ощущений" (т.3 I, с. 117), относящуюся главным образом к красоте телесной. Но на этой-то первооснове и воздвигнулась эстетическая вселенная человека. Инстинктивный росток дал жизнь разветвленному дереву, послужил исходной моделью универсального эстетического сознания и познания.
На одной из литературных встреч писателей-фантастов (в центре ее, кстати сказать, оказался "человек нашей мечты") Ефремов так объяснял свой интерес к инстинктивным началам психики: "Все яснее становится, что, кроме гигантской сознательной памяти нашего мозга, в организме существует еще подсознательная или, как ее раньше называли, инстинктивная память, буквально через все клеточки нашего тела связывающая вас со всем полумиллиардом лет исторического развития от первых наших морских предков. Эта иногда почти физически ощутимая страшная бездна прошлого трудного и медленного пути в то же время насквозь пронизана миллиардами нитей (физических, химических, электрических, магнитных, оптических и гравитационных) ощущений, сплетенных эволюцией в неисчерпаемый клубок нашей психической деятельности, и связывает нас с окружающей природой. Связь эта гораздо более крепка, чем мы пока себе представляем". И нельзя забывать, что "чудесное здание психики человека - мыслителя, создателя, гуманиста и творца" выросло "на скелете этих простых инстинктов".[281]
Одну из важных задач воспитания личности высшего типа Ефремов поэтому видит в "крепком свинчивании сознательного с подсознательным".[282] Но это-то только и возможно потому, что между "этажами" психики нет никакой пропасти. Подсознание не мрачный подвал, где затаился наш "зверь", но фундамент всего, что составляет
Пороком фрейдизма он полагает не преувеличение роли подсознания, а дегуманизацию, принижение подсознательной человеческой деятельности допримитивных инстинктов, свойственных скорей "безмозглому моллюску", чем существу мыслящему. Фрейдом совсем упущено, говорит Ефремов, могучее влияние на подсознательную наследственную информацию социальных инстинктов, закрепленное миллионнолетним отбором. Наряду с заботой о потомстве социальное бытие "заложило в нашей психике крепкие основы самопожертвования, нежности и альтруизма, парализующие темные глубины звериного себялюбия. Почему Фрейд и его последователи забыли о том, что человек уже в диком существовании подвергался естественному отбору на социальность? Ведь больше выживали те сообщества, члены которых крепче стояли друг за друга, были способны к взаимопомощи" (т.3 I, с. 101).
Вот почему Ефремов, художник, высоко ценящий рациональную сторону интеллекта, нисколько не ниже ставит и безотчетный порыв.
По его мысли, наш эстетический инстинкт во всем жизненно важном очень точно совпадает с этической установкой, житейским опытом и, в конечном счете, с научным знанием. Если, например, эстетическая неодинаковость канонов мужской и женской красоты отвечает биологической целесообразности, то неправильное усреднение этих противоположных канонов - результат непонимания целесообразности красоты и вульгарного представления о равноправии полов.
Наше эстетическое чувство схватывает вместе с тем и всеобщий признак красоты всего живого, но уже не в анатомическом строении, а на уровне тонуса жизнедеятельности как проявление "жизненной силы", которое Ефремов именует алертностью. "...Тугая пружина энергии, скрученная нелегкими условиями жизни, - поясняет он, - воспринимается нами как прекрасное" (т.3 I, с. 107). Присмотритесь, говорит в своей лекции доктор Гирин, к животному, чутко собранному "по тревоге". Обратите внимание на осанку спортсменов, военных, актеров и вообще всех тех, кто родом своей деятельности постоянно призван быть алертным. Соответствующую духовную собранность древние называли энтазисом и считали ее счастливым даром богов и героев.