Некоторые не уснут (ЛП)

            -  Лады, - отзывается сын-хорек.

            Мы  возвращаемся по плиточному коридору. Я иду медленно, поскольку не горю желанием  видеть скот. Когда госпожа Ван ден Брук, Главная Жилица, объявила о проведении  банкета, я решил, что покажусь животным с дружелюбным лицом, когда их поведут в  душевую. Иначе толстяк и его сын-хорек станут последними людьми, которых  животные увидят в этой жизни, прежде чем их запихнут в мешки и затянут цепи.

            Направляясь  во двор, я вспоминаю, что толстяк говорил мне в прошлый раз. Когда под кожей  синяки, мясо становится вкуснее. Для того и нужны дубинки - чтобы отбить мясо и  напитать его кровью. Когда он сказал мне это, я захотел выскочить из Грут-Хёйса  и убежать в ядовитую мглу, чтобы никто из обитателей дома никогда уже меня не  нашел. У жильцов нет необходимости в свежем мясе. Как и персонал, они могли бы  питаться мягкими желтыми дрожжами из баков, но жильцы богаты и могут позволить  себе разнообразие.

            Мы  возвращаемся во двор. Наверху, в нескольких квартирах уже зажегся свет. Я вижу  темные шишки голов, выглядывающих из кухонных окон. Внезапно из восточного  крыла, разрывая туман, доносится вопль. Это кричит маленький бабуин господина  Хуссейна. Хорек вздрагивает. К крикам сидящего в клетке бабуина привыкнуть  невозможно.

            В  кольчужной рукавице Хорька звенят ключи.

            -  На прошлой неделе мы обслуживали свадьбу. На Синт-Ян ин де Мерс.

            Я  не могу ничего ответить, поскольку меня мутит.

            -  Привезли восемь голов скота для барбекю. Папаша невесты был при деньгах. Тент  себе поставил и все такое. Ну этот, как его, шатер. В саду, под стеклянной  крышей. Мы с папой встали в пять утра.

 У  них было гостей пятьдесят. Мы набили филе четыре холодильника. А перед этим еще  весь день делали сосиски. Типа, для малышни.

            Отыскав  нужный ключ, он отпирает задние двери грузовика. Я знаю, что под свиной маской,  сияет улыбка.

            -  Срубили чуток шиллингов. В той части города на свадьбах можно неплохо  подзаработать.

            Когда  Хорек открывает задние двери, я чувствую, как из грузовика вырывается теплый  воздух. С ним приходят запахи мочи и пота, смешиваясь с химическим смрадом  вихрящегося воздуха. Две маленькие фигуры забились в дальний конец кузова,  ближе к двигателю, где теплее.

            Я  отхожу от открытых дверей грузовика и смотрю на поднимающиеся испарения. Их  относит в сторону, и в прорехах проглядывают клочки серого неба. Должно быть,  то смазанное желтое пятно - это солнце. Хотя с такими низкими тучами точно не  скажешь. Эх, мне бы на небеса.

            -  Топай сюда, дурья башка! - кричит из фургона Хорек. Он забрался внутрь, чтобы  вытащить скот. Сами животные на выход не рвутся.

            Я  весь съеживаюсь, будто Хорек сейчас вытолкнет оттуда льва. За белым бортом  грузовика раздается шлепанье босых ног по металлу, а затем звон цепей.

            Хорек  выпрыгивает из фургона, обеими руками ухватившись за веревку.

            -  Вроде тупые, как пробка, но похоже, чуют, что час их настал. Вылезайте отсюда.  Пшли! Пшли!

            Из  грузовика вываливаются две бледно-желтых фигурки и падают на затянутые туманом  плиты двора. Хорек рывком цепи ставит их на ноги.

            Животные  тощие и наголо обриты. Локти связаны, руки упираются в подбородки. Молоденькие  особи мужского пола с большими глазами. Они похожи друг на друга. Словно ангелы  с миловидными лицами и стройными тельцами. От едкого воздуха у них начинается  кашель.

            Дрожа,  они жмутся друг к другу. Маленький плачет и прячется за тем, что повыше. Тот от  страха не может даже плакать, по внутренней стороне бедра у него стекает струя  мочи. На холоде от нее поднимается пар.

            -  Грязные ублюдки. Везде нассут. Весь фургон нам уделали. Когда уедем, вашим  придется мыть коридор. - Хорек туго натягивает веревку. На шее у каждого  животного болтаются толстые железные ошейники. К ним приварены короткие  цепочки, к которым и крепится веревка, которую Хорек держит в своих  металлических рукавицах.

            Когда  он тащит животных через двор, те семенят за ним и жмутся друг к другу, чтобы  согреться. Я бегу вперед, чтобы открыть служебную дверь, но почти не чувствую  под собой ног, даже когда колени бьются друг об друга.

            В  коридоре я снимаю маску и иду позади скота. Хорек ведет нас обратно в душевую.  Животные рассматривают складские клети. Маленький перестает плакать, отвлекшись  на картины, мебель и коробки за решетками. Высокий оглядывается через плечо на  меня. И улыбается. Глаза у него влажные. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но  челюсть словно онемела. Поэтому просто смотрю на него. Лицо у него испуганное,  но доверчивое - ему нужен друг, который улыбнется в этот страшный для него  день. Я думаю о том же, о чем думаю всякий раз, когда в Грут-Хёйс приезжают  поставщики: тут, наверное, какая-то ошибка. Скот должен быть тупым. Нам  говорят, что у него нет чувств. Но в этих глазах я вижу напуганного мальчишку.

            -  Нет, - говорю я, не успев даже осознать, что заговорил.

            Хорек  оборачивается и смотрит на меня в упор.

            -  Ты чего это?

            -  Так нельзя.

            Из-под  его свиной маски раздается смех.