Неизвестный Кафка

— Но если у меня нет ножа! — крикнул я в ответ.

— Возьми мой, — сказала она, начала дрожащими пальцами рыться в своей сумочке, но затем вытащила, разумеется, лишь крохотный перламутровый ножичек.

148. Непростая задача — пройти на цыпочках по надломленной балке, служащей мостом, не имея ничего под ногами и сперва нагребая ногами землю, по которой пойдешь, — идти не по чему-нибудь, а по собственному отражению, которое видишь под собой в воде, удерживая разъезжающийся мир ногами, а руками лишь судорожно цепляясь вверху за воздух, чтобы выдержать это напряжение.

149. На ступенях у входа в храм стоит на коленях священник и преобразует все просьбы и жалобы приходящих к нему верующих в молитвы или, точнее, ничего не преобразует, а лишь громко и по многу раз повторяет то, что ему сказали. К примеру, приходит купец и жалуется, что понес сегодня большой убыток и что из-за этого его дело разваливается. Священник — он стоит коленями на ступеньке, положив ладони рук на ступеньку повыше, и раскачивается во время молитвы вверх и вниз — откликается на это:

— А. понес сегодня большой убыток, его дело разваливается. А. понес сегодня большой убыток, его дело разваливается, — и так далее.

150. Нас четверо друзей, мы вышли когда-то друг за другом из одного… [см. прим.].^{125}

151. Так же, как, иногда, даже не глядя на затянутое облаками небо, уже по оттенкам ландшафта можно почувствовать, что хотя солнечный свет еще не пробился, но сумерки буквально растворяются и готовы рассеяться и что уже по одной только этой причине — других доказательств не нужно — сейчас везде засияет солнце.

152. Стоя в лодке, я орудовал веслом, продвигаясь по маленькой гавани; она была почти пуста; кроме двух парусных барок, застывших в одном углу, лишь кое-где стояли маленькие лодки. Я без труда нашел место и для своей и сошел на берег. Какая-то маленькая гавань, а причальная стенка прочная и поддерживается в хорошем состоянии.

Мимо скользили лодки. Я подозвал одну из них. Ею правил высокий белобородый старик. Я немного помедлил на ступеньке причала. Он усмехнулся, и, глядя на него, я ступил в лодку. Он указал на ее дальний конец, и я сел там. Но тут же вскочил и сказал:

— Большие же у вас тут летучие мыши, — так как огромные крылья зашумели вокруг моей головы.

— Не волнуйся, — сказал он, уже взявшись за шест, и мы толчком отделились от земли, так что я чуть не упал на банку.

Вместо того чтобы сказать лодочнику, куда я хочу попасть, я только спросил, знает ли он это; судя по его кивку головой, он знал. Это было для меня невероятным облегчением, я вытянул ноги, откинулся назад, не выпуская, однако, лодочника из поля зрения, и только сказал себе: «Он знает, куда ты хочешь попасть, вот этот лоб скрывает такое знание. Он тычет в море своим шестом только для того, чтобы доставить меня туда. И среди них всех я случайно окликнул именно его — и еще колебался, садиться ли к нему». Глубоко удовлетворенный, я слегка прикрыл глаза, но, не видя этого человека, я хотел по крайней мере его слышать и потому спросил:

— В твоем возрасте ты, наверное, мог бы уже и не работать. У тебя что же, нет детей?

— Только ты, — сказал он, — ты — мой единственный ребенок. Только для тебя я в этот раз еще сделаю ходку, а после того продам лодку и тогда уже перестану работать.

— У вас здесь пассажиров называют детьми? — спросил я.

— Да, — ответил он, — здесь так принято. А пассажиры говорят нам «отец».

— Это любопытно, — сказал я, — а где же мать?

— Там, — сказал он, — в будке.

Я сел прямо и увидел, как из маленького, со скругленными углами, окошка будки, устроенной в середине лодки, вытянулась в знак приветствия рука и показалось полное женское лицо, обрамленное черной кружевной косынкой.

— Мать? — спросил я, улыбаясь.

— Если угодно, — сказала она.

— Но ты намного моложе отца, — сказал я.

— Да, — ответила она, — намного моложе, он мог бы быть моим дедом, а ты — моим мужем.

— Знаешь, — сказал я, — это так удивительно, когда ночью плывешь один в лодке, и тут вдруг — женщина.