Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Я объясню. Задуманная мною операция сейчас вступает в решающую стадию, – сказал Дрыжанский, положив на стол Ферже шифровку, – вы ознакомитесь с этим позже и все поймете. Все прошедшие годы и мы, да и вы, между прочим, делали кучу ошибок. Мы мешали революционным событиям, а обязаны были их организовывать соответствующим образом и направлять по угодному нам руслу. Но делать этого мы не умели. Это могут сделать только те люди, которые найдены среди революционеров и проверены нами на талант, смелость и авантюризм. И при этом скомпрометированы таким образом в прошлом, что отказывать нам не смогут. Эрго: я хочу внедрить моего человека в будапештский ЦК, а после – в Коминтерн. Не надо бояться революционности моего подопечного, только тогда всякая победа революции будет обернута нам на пользу. Сейчас важно внедрять в большевизм тех людей, которые исповедуют религию власти, но идут к ней методом революции.

– Термидор изнутри? – спросил Ферже. – Занятно. Кто же этот ваш человек? Вы оценили мой такт: я ни разу не спрашивал вас о нем раньше, я просто выполнил вашу просьбу.

– Я ценю ваш такт, генерал. Мой человек был дважды приговорен к смертной казни: один раз в России, где я спас его, другой раз в Германии, где его спасла революция. Бывал он и в Венгрии. Он и сейчас там с вашей помощью. Я передам вам этого человека с паролем и отзывом. Этот пароль и отзыв знают только два человека: он и я. Поверьте мне – это самый ценный агент, какой только был у меня за все тридцать лет работы в сыске.

– А ваши коллеги?

– Мои коллеги тупицы и кретины. Вы задали не тот вопрос, генерал.

– Ага, – протянул француз. – Начинаю понимать… Вы устали… Маленькая ферма возле Бордо, красные закаты, старый клавесин и журчание ручья. Да, да… Разведчики сдают лет на пять раньше, чем писатели. Тех хоть держит самодисциплина и честолюбие, а мы-то с вами знаем, что слава – понятие сугубо случайное и достигается не человеком, а, как правило, вопреки ему. Мы-то с вами знаем, как делают славу, а?! – И француз засмеялся колокольчатым добрым смехом. – Когда вы хотите уйти из игры?

– Сегодня.

– Ого! А способ отъезда в Европу?

– Ваш морской транспорт.

– У вас неплохо работает агентура, напрасно вы жалуетесь, генерал.

– Нет, это просто очень плохо работает ваша контрразведка на флоте.

– Багаж? Семья?

– Всё мое ношу с собой.

Ферже поднял трубку телефона:

– Командира транспорта Си-Ку-24. Командор. Это я. Через полчаса к вам на борт мой адъютант привезет человека, который должен быть через неделю под Бордо. До его прибытия не отправлять суда. Я обнимаю вас, мой друг.

Генерал Дрыжанский достал из кармана перепелиный манок и три раза коротко свистнул, а после – жалобно и протяжно.

– Это ваш пароль. Вам ответят словами: «Все-таки ничего нет прекрасней боровой охоты в Сибири». Будьте с этим человеком предельно уважительны. Его кличка Вожак. Операцию по внедрению он проведет сам – надо только его связать с Яношем Перцелем. – Генерал постучал пальцем по шифровке, лежавшей перед Ферже.

– Я связал две нитки теоретически: Вожака и Перцеля. Практически это доведете вы. Не навязывайте Вожаку своих решений. Доверяйте ему во всем. В беседах с ним всегда подчеркивайте, что функционеры в партии не поняли его и недооценили его талант. В беседах с ним я всегда подчеркивал, что герой – это удел тысяч, высшая власть в партии – призвание единиц.

– Любопытно и смело… Очень смело…

– Теперь вы, надеюсь, поняли, отчего я так яростно сражался за жизнь Яноша Перцеля? Он выполнит роль лопаты, на которой мы введем в печку Вожака.

– Спасибо, – сказал Ферже, – спасибо, мой друг!

И – выстрелил в живот Дрыжанскому, который молча сполз на пол.

Адъютант, немедленно вышедший из-за портьеры, спросил:

– Зачем, мой генерал? Он же предлагал интереснейшую комбинацию!

– Идеи только тогда становятся великими, когда их выдвигают не пять, не три, не два человека, но только один.

Гремит музыка, упоительный Штраус плачет со сцены забытым в революции вальсом, а Иван Ильич во фраке, с белым цветочком в петлице лениво попивает аперитивы, а Янош (господи, скажи на милость) кружится с очаровательной веночкой и эдакие па на вощеном паркете выкозюливает, что Савостьянов только диву дается.

А дотанцевав тур вальса, он вкрадчиво поцеловал веночке руку, шаркнул ножкой и – весь воплощение галантности и изящества – через зал – к графу Матиасу.

– Ваше превосходительство, видимо, я уже проклят вами за назойливость, но если завтра у нас не будет бензина, то мне лучше застрелиться. У меня задумана комбинация на бирже, и без меня она рухнет, неминуемо рухнет…

– Интересная комбинация? – поинтересовался граф.

– Архиинтересная.

– Берете в долю?

Янош покачал головой:

– Ни в коем случае, граф. Я торговец, вы аристократ, мы с вами никогда не сможем понять друг друга… Я – рацио, вы – восемнадцатый век, вы – просто рыцарь, я – скупой рыцарь.

– Бензин мне обещали завтра подвезти, будем уповать на Бога.

А Иван в это время, присоединившись к очаровательной веночке, сказал с горловым придыханием: