Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

– Мы на этой спиртяге побили все мировые рекорды! Идем со скоростью сто двенадцать километров, скажу – не поверят!

– Не промахните Тулу.

– Мы можем идти дальше. Где вам дали следующий аэродром?

Янош разложил карту на коленях, по-штурмански точно сориентировал ее со звездами и ответил:

– Во Мценске.

– Дотянем. Такая скорость, ваше вели… хм-хм, народн…

– Скажите, пожалуйста, Иван Ильич, а вот если бы мы сели с вами в расположение белых частей и я бы отдал вам наган…

– Маузер.

– Маузер… Вы бы… как?..

– Сядем – там видно будет, как, – ответил Иван Ильич и засмеялся непонятным смехом.

Самолет подрулил к церкви по широкой улице маленького городка, потонувшего в темной тишине тревожной ночи. Ни огонька в городе – только лампадка светится у церковных врат.

Рев мотора разбудил жителей, и пошли зажигаться огоньки в окнах – словно в Рождество Христово, после минуты тишины и доброй молитвы, обращенной живыми к живым.

Пропеллер остановился, мотор фыркнул пару раз и заглох.

– Мценск, что ль? – спросил Иван Ильич людей, опасливо подходивших к диковинному двукрылому аппарату.

– Троицк, батюшка, – ответили ему. – Троицк. От Мценска рядом.

– Тут кто? – спросил Янош.

– Люди, батюшка, – ответили ему, – люди.

– Да я понимаю, что люди. Красные или… как?

Вспыхнули в ночи ярким светом два фонаря. Трое в папахах шагнули из темноты к самолету. В наших путешественников уперлись тупые рыла карабинов.

– А ну, – сказали из темноты, – покажь сначала свои документы, а после скажем, какого мы цвета.

– Красные оне, красные, – пропел из темноты старушечий голос, – комиссары оне, батюшка…

Янош облегченно вздохнул и сказал:

– Я – венгерский нарком, лечу в Будапешт. Всем командирам красных частей выслана шифровка по поручению Феликса Эдмундовича. Не посчитайте за труд связаться с комиссарами Тулы или Мценска – это безразлично.

– Ну вылазьте, – сказал человек в папахе, – на земле договорим.

Янош с Иваном вылезли, и человек, который был в папахе, сказал двум своим подчиненным:

– Обыскать для порядка.

– На каком основании? – спросил Янош.

– На правильном основании, – хмуро сказал человек в папахе.

Начали обыскивать наших, и из карманчика Яношева френча вытащили документ, развернули его, прочли, и тот, в папахе, сказал:

– Комиссар… Сука! Мы те покажем, гад, комиссара! В подвал их!

И несмотря на яростное сопротивление, которое оказывали и Янош, и Иван, причем каждый из них кричал по-своему: один кричал «товарищи», а другой «господа», бросили их в подвал, а подвал не простой, а с зарешеченными окнами, и путь отсюда – по всему – не иначе как под пулю.

А на площади возле церкви – шум и гомон. Читают документ Яноша всем скопом, а написано в том документе, что предъявитель оного – личный пилот его императорского величества, полковник Генерального штаба Савостьянов Иван Ильич имеет право управления всеми видами летательных аппаратов.

– Товарищи, – говорит старший, тот, что в лохматой папахе был, – все равно самосуда мы допускать не можем! Пусть революционный суд решит участь этого белого полковника!

– А они наших товарищей судом судят?! – пронзительно закричал молодой красноармеец и, запалив факел, отбежал к церковной стене и осветил изуродованные трупы красноармейцев. – Вот что они с нашими бойцами сделали!

– Не моги кричать, – сказал командир в папахе. – Не рви людям сердца! Если суд решит: к стенке, – тогда шлепнем. А без закону жить нельзя. Без закону чужая кровь со своей помешается!

А из того домика, где в подвале маялись Янош и Иван, выбежал конвоир с винтовкой и закричал:

– Товарищ командир, они там дерутся вроде и орут!

Что верно, то верно: дрались наши узники. Иван оттаскивал от себя яростного и гневного Яноша, барабанил кулаками в дверь и кричал:

– Господа, я полковник Савостьянов, господа! Отстаньте, идиот, – кричал он Яношу, пытаясь оттащить его от себя. – Я требую сюда старшего офицера! Я личный пилот убиенного государя императора!

Он продолжал выкрикивать это и тогда, как его вместе с Яношем вели конвоиры через площадь к командиру в папахе.

– Значит, говоришь, ты и есть полковник Савостьянов, летчик убиенного государя императора? – спросил командир, не глядя на Ивана Ильича, а глядя себе под ноги.

– Да! Да! – прокричал Савостьянов. – Ваш маскарад сбил меня с толку! Пригласите старшего!

– А этот кто? – кивнул командир на Яноша.

– Это иностранец, и я за него никакой ответственности не несу! Я бегу от большевистских зверств!

– Иди сюда, – сказал командир. – Посмотри на зверства.

И повел Ивана вместе с Яношем к трупам, что лежали рядком возле церковной стены.

– Смотри на белые зверства, гад, золотопогонник, – сказал командир.

– Товарищи, он действительно белый полковник, но он везет меня, венгерского большевика!

– Вихляешь, сволочь, – тонко закричал паренек с винтовкой, – к стенке их! К стенке! Смерть за смерть!

Сдвинулись бойцы вокруг Яноша и Ивана, затворами лязгнули, вскинули винтовки.

– Этого полковника сейчас порешим, а иностранец пусть утра дождется! – крикнул паренек, подтолкнул Ивана Ильича дулом к стенке и взбросил винтовку: пришел смертный час бывшему государеву пилоту…