Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

Я с трудом надел сапоги и решил их больше не снимать, так как еще раз мне их уже не надеть. Все погорели… Нет ни одной несожженной одежды. И все рваные. Все мокрые до нитки…

Безыбай – большая река, впадает в Казыр справа, в одном уровне. Воды несет много.

3 ноября, вторник…

Пишу, вероятно, последний раз. Замерзаю. Вчера… погибли Костя и Леша. Плот задернуло под лед, и Костя сразу ушел вместе с плотом. А Леша выскочил на лед… но на берег его я вытащить не смог… Я иду пешком Очень тяжело. Голодный, мокрый, без огня и без пищи. Вероятно, сегодня замерзну…»

…Знаменосец, подкошенный пулей, в минуты предсмертной тоски думает о том, кто подхватит знамя – символ того, чему отдал жизнь.

Погибая, Кошурников думал о тех, кто должен прийти сюда, в тайгу. Он не мог не думать о продолжателях. Иначе весь подвиг его был бы бессмысленным.

Продолжатели

Кто же они, построившие первое звено Южсиба, соединившие Сталинск с Абаканом? Кто они, эти люди?

Листаю свои записи и дневники поездок. Перечитывая наброски, сделанные с ходу, сразу же после того, что увидел сам или услыхал, – скупо, телеграфно, из первых уст, просматриваю и то, что написал уже позже, вернувшись в Москву.

Я расскажу о тех, кто пришел сюда, не только языком репортажа, но и языком киносценария и рассказа.

Как они шли?

Стена леса. Стучат топоры, визжат пилы. С треском и кряхтением падает огромная пихта. Пихта упала, и, как бы падая следом за ней, на поляну выходит прораб Зимин. За ним – остальные ребята. Гитара у Лехи, словно ружье, висит за спиной. Фасонистый чемодан поистрепался.

Босьян похудел, щеки у него ввалились. Все рабочие обросли, обветрились, забурели на шальном ветру, под снегом и дождем.

– Привал! – оборачиваясь, кричит Зимин.

– Котелок ставить? – спрашивает Жора.

– Ставь. Босьян, займись едой!

Серго Босьян старательно открывает банки со сгущенным молоком. Слизывает густые капли с банок. Это замечает Леха.

Он берет у Серго банку и говорит:

– Ну ты, предприниматель. Поделись с ближним.

И начинает слизывать капли молока сам.

Жора никак не может укрепить в снегу треногу. Она заваливается то вправо, то влево. Жора сердится, норовит взять силой.

– Погоди, – останавливает его Зимин.

Он вытаптывает в снегу яму, складывает дрова, срубленные Силиным, уже потом ставит треногу и подцепляет к ней котелок со снегом. Зажигает спичку, осторожно подносит ее к хворосту, и костер загорается.

– Понял? – спрашивает Зимин.

– Понял, – сердито отвечает Жора.

К костру, почти совсем в огонь, протягивает свои ноги Влас. Зимин смеется:

– Ты б в босоножках пошел.

– Он тогда всех медведиц с ума сведет, – ворчит Леха.

– Чего ты к нему пристал? – говорит Силин. – Он думал, что здесь девицы будут.

– В течение пяти месяцев девушек не предвидится, – обещает Зимин, – вот построимся – тогда другое дело.

Босьян достает пятак и кидает его на чет-нечет.

– Чет! – кричит он радостно. – Значит, построимся! Я на это загадал!

– Ты что, курсы гадалок проходил? – интересуется Зимин, разливая по кружкам кипяток, присаливая его и заливая сгущенным молоком.

Рабочие уходят дальше в тайгу – привал уже кончился.

Влас с трудом поднимается. Зимин пропускает всех вперед, останавливается рядом с Власом и говорит:

– Снимай сапоги.

– А что?

– Снимай, говорю!

И Зимин достает из рюкзака мягкие хакасские пимы, подшитые кожей.

– Держи.

– Да что вы, Виталь Николаевич…

– Ну! Обмотай ноги газетами, положи травы, если где откопаешь, – и все в порядке…

– Спасибо вам, – говорит Влас и лихорадочно, танцуя на одном месте, стаскивает сапоги.

– На здоровье.

– Как доберемся – я рассчитаюсь.

– Ну? – улыбается Зимин.

Влас, прыгая на одной ноге, повторяет:

– Точно. Расплачусь!

Зимин оставляет Власа и бежит вдогонку. Он обгоняет всех рабочих, выходит вперед, возглавляет цепочку.

Потом останавливается, потому что снег идет беспрерывно и намело уже огромные сугробы. Остановившись, он спрашивает:

– Кто знает, что такое топтун?

– Разновидность слона, – пытается шутить Леха.

– Человека, – весело поправляет его Зимин. – Сейчас снега еще больше наметет, пурга тянет – по всему видно.

– Замела метель дорожки, запорошила, – пропел Темкин.

Рабочие невесело посмеялись.

– Придется чередоваться, – продолжает Зимин. – Кто идет первым, тот будет топтуном для всех. Топтун – это человек, который бьет тропу. Ясно? Делается это так. – И Зимин, падая в сугроб боком, начинает трамбовать снег своим телом.

Люди идут медленно, не глядя друг на друга. Тайга стонет тоскливо, гулко…

Сумерки. Босьян достает из кармана монетку, подкидывает ее, загадывая при этом:

– Орел!

Смотрит, радуется:

– Орел вышел! Значит, сегодня придем!

– Врет твой орел, – говорит Зимин, – не будем мы там сегодня.

У Босьяна вытягивается лицо. Зимин видит это. Отойдя в сторону, он пропускает людей, а Босьяна задерживает.

Когда все прошли, он говорит пареньку:

– Снимай рюкзак.

Босьян вытирает со лба пот и отрицательно качает головой.

– Тебя как зовут-то? Серго?

– Серго.

– Вроде Орджоникидзе, значит?

– Вроде.