Неизвестные солдаты, кн.1, 2

Иван пожалел, что припозднился, неловко было будить хозяйку. Деревня в ночи лежала тихая, темная. Ни звука, ни огонька – будто все спят давно. Но Марья еще не ложилась. Иван только поднялся на крыльцо, не успел постучать, как она открыла дверь, потянула его за рукав.

– Где же тебя, шалого, черти носили? Дорофеич извелся совсем… Да не отряхивайся ты, иди скорее!

Иван переступил порог и сразу понял: что-то случилось. Братин сидел за столом посреди горницы. Поверх гимнастерки – хозяйкин ватник. Не по его богатырской фигуре шилась одежда, рукава едва прикрывали локти, на спине ватник натянут втугую, того и гляди лопнет. На ногах – черные шерстяные носки. Валенки стоят рядом. Видно, разморило его в теплой избе. Тяжело повернулся на заскрипевшей табуретке, спросил:

– Ну, приказ слышал?

– Какой такой приказ? В лесу, Дорофеич, приказов не вешают. Да и нет тут такого начальства, которое нами может командовать.

– Староста сегодня по домам ходил, – глухо, будто через силу, произнес Брагин. – Немцы дали распоряжение такое: всем бывшим военнослужащим встать на учет в районной комендатуре. А которые уклонятся, тех к стенке грозят. Хозяев, какие укрывают, тоже в распыл… Велел староста нам идти. Оно и не резон, конечно, чтобы из-за нас Марья страдала.

– Погоди, дай в толк взять, – сказал ошеломленный Иван. – Ну, поставят на учет, а потом?

– Обещают не трогать.

– Мало ли чего они обещают.

– Это уж конечно, – вздохнул Брагин.

Помолчали. Иван отломил корочку хлеба, сунул в рот. Марья стояла за спиной Егора Дорофеевича, положив руки на его плечи. Смотрела на Ивана недружелюбно и в то же время что-то заискивающее, просительное было в ее глазах. Брагин сидел набычившись, дышал тяжело. На похудевших щеках и на подбородке кожа висела складками, как у бульдога. Иван поглядел на них обоих и подавил вздох. С этими толковать нечего. Между ними все решено, не отпустит его баба. Может, так оно и верней дело. Какой теперь ходок из Егора Дорофеича? Переспит в лесу, застудится снова – и крышка ему.

– Ладно, – сказал Иван. – Это ладно. Только ведь партийный ты, Дорофеич.

– Кроме тебя да Марьи, никто об этом не знает, – неловко усмехнулся Брагин. – Утаюсь.

– И этак можно, – согласился Иван.

Марья облегченно вздохнула и сняла руки с плеч Брагина.

– Ну, а ты? – У Егора Дорофеевича дрогнул голос. – Чего ты надумал?

– Я здоровый.

– Не пойдешь на регистрацию?

– Чего там не видел? Я пока еще в Красной Армии зарегистрирован.

Брагин, нагнув голову, костяшками пальцев нервно барабанил по столу.

– Иван, остался бы ты, – попросила хозяйка. – В лесу сторожку знаю, ни одна собака туда не заглянет.

– Останься, – поддержал ее Егор Дорофеевич. – Я окрепну и в партизаны подадимся. Леса тут большие, болота. Летом просторно будет.

– Нет. И толковать про это больше не надо. Присягу я давал, и по той присяге в ответе, потому как никто с меня ее не снимал. А вот выпить перед дальней дорогой – это было бы в самый раз.

Хозяйка поставила на стол обливной кувшин самогона и миску квашеной капусты. Мужчинам налила в стаканы, себе – в чашку с отбитой ручкой. Иван понюхал, крякнул, почесал подбородок.

– Крепкий первач – по запаху чую. Ну, Дорофеич! Выпьем, значит, за нас бедных и за всех военных!

– Чокнемся, Ваня, – потянулся к нему Брагин. – Дай бог – не последнюю. И спасибо тебе за все доброе.

* * *

На окраине небольшого городка, одного из районных центров Смоленщины, стояла до войны стрелковая часть. Для нее выстроены были кирпичные казармы, конюшни, несколько складских помещений. Чуть поодаль жили в стандартных домиках семьи командного состава. Все эти строения, вместе с плацем и прилегающим к нему полем, немцы обнесли колючей проволокой в несколько рядов. Через каждые двести метров поставили вышки с пулеметами. От вышки к вышке попарно вышагивали часовые.

В этом лагере для военнопленных Пашка Ракохруст находился с августа. Сколько тут было людей, никто точно не знал. Немцы брали на учет только командиров. Выявляли и расстреливали политработников. А рядовыми никто не интересовался. Как раз в это время фронтовые части, организовавшие лагерь, передавали его СД – фашистской политической полиции. В течение недели ни старые, ни новые хозяева не позаботились накормить пленных. Многие умерли бы от голода, если бы не местные жители.

С утра и до темноты по ту сторону проволоки толпились женщины, приходившие из городка, из деревень, из соседних районов. Перебрасывали голодным людям куски хлеба, вареное мясо, огурцы, помидоры. Пашка Ракохруст от природы был силен, легко расталкивал других, поспевал ухватить первым. Были в лагере ослабевшие, пластом лежавшие от истощения. А Пашка разгуливал с сытым брюхом и в карманах кое-что носил про запас.