Неизвестные солдаты, кн.1, 2

Юрий прикурил. Огонь спички ослепил его. Подумал: хорошая она, эта Зоя. И, наверно, действительно невезучая. Вот и сейчас. Почему он ей понравился? Разве мало командиров, красноармейцев, холостых красивых ребят?

Крадучись, пошел мимо дома. Возле лестницы на чердак вздрогнул – почудилось, будто что-то скрипнуло наверху. Ускорил шаги, направляясь к сараю. Нес в душе неприятный осадок, словно обидел невольно слабого человека. У двери еще раз обернулся, посмотрел на темный дом, на чердак. Все тихо вокруг, везде спят. «Отдыхают. Один я полуночник!» – подумал он, расстегивая ремень.

Но в доме не спали. В трех душных комнатах, окна которых были наглухо завешаны одеялами, горели керосиновые лампы. Возле полевого телефона сидел дежурный командир и, мусоля карандаш, писал письмо. Майор Захаров, в майке, босой, склонив над столом голову, в который раз перечитывал речь Сталина, подчеркивая наиболее важные места.

На многих командиров и политработников эта речь подействовала ободряюще. А Захаров, изучая ее, находил в ней противоречия. По мнению Сталина получалось, будто мы выиграли оттого, что немцы первыми, нарушив договор, напали на нас. Германия добилась некоторого выигрышного положения для своих войск, но она, дескать, проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира как агрессор… Ну а раньше-то? И раньше весь мир знал об этом, знали народы завоеванных немцами стран, знал и наш народ… Нет, лучше, если бы у Германии не оказалось этого выигрыша – внезапности, лучше бы мы встретили противника на границе и ответили ударом на удар…

В речи сказано было, что многие дивизии немецко-фашистских войск уже разбиты, а главные силы Красной Армии с тысячами танков и самолетов еще только вступают в бой. Это очень хорошо, если так. Но если лучшие дивизии немцев разбиты, а наши главные силы только вступают в бой, то зачем подробно говорить о том, что надо делать при отступлении?

Вероятно, положение было очень тяжелым, и руководствоваться следовало указаниями второй части доклада. А первая половина – это для успокоения…

Дежурный по полку, увидев, что Захаров лег и погасил лампу, облегченно вздохнул. Можно надеяться, что ночь пройдет спокойно и он сумеет, наконец, написать письма всей своей многочисленной родне.

Теперь свет горел только в другой половине дома. Там жил Патлюк. Он засиделся с Горицветом. У обоих было хорошее настроение, оба хорошо потрудились днем. Горицвет сегодня вновь обрел почву под ногами, знал, что надо говорить людям.

Новости нельзя было не спрыснуть, тем более что капитан привез с собой из Пинска две поллитровки. Захаров, этот с начала войны спиртного в рот не брал, слишком рассудительный человек. Бесстужев для компании не подходит. Не любит, да и молод еще, больше двухсот граммов не несет. Пришлось пригласить Горицвета. Похохатывая, Патлюк расспрашивал его:

– В саду, значит, под кустиком? Он не промах, Бесстужев-то! Это я его в бане научил: атакуй, творю, в лоб хозяйку… А напугался он, наверно, когда тебя увидел?

– Испугался, – сказал Горицвет.

– Ну, факт. Он же твою натуру знает. Небось накапаешь теперь Полине? Наверняка накапаешь.

– Мой долг – поставить ее в известность.

– А зачем? У них тут, может, и не было ничего. Ты вот злобишься на Бесстужева, а, между прочим, за что? Он с твоей шеи ярмо снял, а на свою надел. Ты ему спасибо сказать должен.

– Разрушение семьи осуждается нашей моралью. И не забывай, что у меня имеется самолюбие.

– Да какая там у тебя семья была? Что у тебя – детей куча?

– Неважно. Я несу ответственность за моральное состояние комсостава своей части.

– А ты в пеленках писался? – неожиданно спросил Патлюк, щуря хитрые Глаза.

Горицвет заморгал удивленно.

– Н-не знаю.

– Не, этого у тебя не было. Потому как ты только по правилам живешь, таким из яйца вылупился, а пеленки мочить – беспорядок. Одно меня удивляет, друже, – какой балбес тебя на политработу поставил. В этом деле главное, чтобы у человека живая душа была. Я за службу политруков и комиссаров видел – не сосчитаешь. Всякие были, и хорошие и плохие, но такие, как ты, – редкость. Тебе ведь куда надо было идти? В юристы надо! Прокурором. Там бы ты землю грыз!

– Я сам знаю! – с обидой ответил Горицвет, отодвинув рюмку. – Я делу предан. А ты чего говоришь? Кто тебе право дал такие вопросы ставить? – разгорался старший политрук. Патлюк понял, что переборщил.

– Да ты, комиссар, как в начальство вышел, так и шутки понимать перестал. Это, что же, мы теперь в компании и язык почесать не можем?

– Шутка шутке рознь.

Горицвет смотрел недоверчиво, но чувствовалось – успокаивается.

Они сидели до тех пор, пока опорожнили обе бутылки. Пил главным образом Патлюк. Горицвет, захмелев, начал подремывать за столом. Убедившись, что как собеседник он уже не представляет собой никакой ценности, капитан заставил его раздеться и лечь на кровать. Сам Патлюк тоже был изрядно пьян. Думал о хозяйке. Баба молодая, бесится без мужика. А Бесстужеву, конечно, не до нее, свою чистоту сберегает…