Неизвестное об Известных

На следующее утро мы отправились на берег Москвы-реки, это в районе Николиной горы. Холод собачий. Взяли с собой бутылку, закусочку.

Приехали на место. Руцкой побегал в этой холодрыге, нашел пейзаж: лес, река течет, напротив церковь. Традиционный такой вид.

Смотрю, он раскладывает этюдник, я делаю точно так же. Потом он выбрал какие-то кисти, налил растворитель. Я — один к одному повторяю его движения.

Начал писать он этот пейзаж с неба, что-то там светлыми красками намазал. А я понятию не имею, как подступиться к работе. Подумал: все-таки я немного умею рисовать фигуры, лица. Изображу-ка я Руцкого. Будет у меня натурный портрет. Даже название сразу придумал — «Узник на этюдах» (Руцкой, как я уже сказал, только что «освободился»).

Нарисовал я карандашом Руцкого — вроде похож. Подошел к Александру Владимировичу, посмотрел, как он наносит краску. Вернулся к своему этюду, раскрасил сначала Руцкого, потом пейзаж за его спиной. И так увлекся этими красками, что уже не подходил к Александру Владимировичу. Пишу дерево рядом с моим персонажем — большое, живописное, все в каких-то тенях. Сейчас я смотрю на этот этюд — дерево в каких-то дырах, в дуплах. А тогда я тени рисовал.

Подошел Руцкой и, что называется, забалдел. Сказал:

— Да, похож.

Я подумал: а чего его рисовать? Нарисовал усы — и похож.

Часа через четыре приезжают взглянуть на нас теперь уже мой учитель Шилов и Сергей Федорович Бондарчук. Сергей Федорович тоже страстный любитель живописи. В последние годы он рисовал все свободное время.

Шилов посмотрел незаконченный этюд Руцкого, говорит:

— Ну тебе надо еще раз приехать на это место и прописать свет, настроение… Пока — это подмалевок. Надо еще посидеть над ним.

А у моего этюда мастер остановился и с большим удивлением переводил взгляд то на меня, то опять на картину. Для него явилось, очевидно, большим откровением, что человек, никогда до того не державший кисть, так похоже все изобразил.

— Дерево хорошее, — сказал он.

Я-то сейчас вижу, что это «хорошее дерево» все в каких-то дырах. Но Шилов, видно, посчитал, что для новичка это неплохо.

Бондарчук даже не стал смотреть наши работы. Почти выхватил у меня этюдник:

— Дай-ка, я этот пейзаж тоже нарисую.

Стал быстро наносить мазки и уже через двадцать минут он что-то изобразил.

— Все! Это можно продавать. Можно нести на рынок.

Вот, собственно, с этого дня я и заразился живописью. Забросил работу, домашние обязанности, даже Думу на некоторое время. Мы пошли с Шиловым в магазин, и я купил себе этюдник, краски, холсты, бумагу, пастель, стал рисовать буквально каждый день. Я рисовал все лето и только осенью, когда началась работа, стал меньше заниматься живописью — по выходным дням. А сейчас, конечно, отдаю этому занятию еще меньше времени. Но избавиться от этой заразы невозможно. И когда у меня выдается свободный денек, я обязательно еду на этюды. Беру кисть и краски и совершенно отключаюсь от этого мира, В этом смысле живопись, как шахматы, где тоже: начал играть — и сразу все забыл…

Жертва Фишера

…Шахматами я увлекался с детства. Были, разумеется, периоды, когда я не прикасался к доске. Но сейчас играю довольно часто. Когда увлекаешься решением какой-то шахматной задачи, а они возникают постоянно, — особенно в партии с интересным, сильным партнером — то погружаешься в совершенно иной мир, со своей системой координат, логикой борьбы, многовариантностью выбора. Для меня шахматы — абсолютно идеальный способ отключения от этой повседневной суеты, «жизни мышьей беготни» по выражению Пушкина.

Но, даже когда я не играл, то все равно следил за шахматами. А как же иначе? Ведь они являлись общенациональной гордостью нашей страны. А какие блистали таланты: Петров, Чигорин, Алехин, Ботвинник, Смыслов, Петросян, Таль, Спасский, Корчной… Какие яркие индивидуальности! Да и вообще, кажется, в шахматы играли тогда все. И везде: в домах отдыха, в парках, в полевых партиях, во всех НИИ «резались» в блиц. В любом поезде или даже в самолете можно было попросить у проводника и стюардессы шахматную доску — обязательно нашлась бы.

Сегодня — хотя у нас еще много известных шахматистов и молодежь вроде интересная подрастает — былое господство уходит. Кстати, недавно мы с друзьями провели эксперимент — пытались найти в поезде шахматную доску. Увы, не нашли! Поэтому, мне думается, заявление Гарри Каспарова о том, что идет возрождение шахмат, более того, что шахматы в России переживают небывалый рассвет — несколько преувеличено, скажем так.

Будучи уже известным режиссером, мне довелось встречаться с некоторыми из наших прославленных шахматистов: и с Василием Васильевичем Смысловом, и с Ботвинником, слава Господу, успел познакомиться, и с Каспаровым, и с Карповым, с которыми даже пару раз сыграл, конечно, с гигантской форой и с совершенно неудачным для меня результатом.

Все они оставили о себе, как это ни банально звучит, неизгладимое впечатление. Видимо, шахматы такой особый спорт (или искусство — как угодно), который не терпит серых, неинтересных людей.