Неизданный Федор Сологуб

Летний путь от Ленинграда до Вытегры приятен: полтора суток на большом товаро-пассажирском пароходе по Неве, Ладожскому озеру и Свири до пристани Вознесенья; отсюда пароход поворачивает на Север в Петрозаводск, а едущие в Вытегру пересаживаются на маленький «канальский» пароход, который везет их по Онежскому каналу часов восемь; в общем езды, с пересадкой и ожиданием, двое суток.

Вытегра — одна из крупнейших пристаней Мариинской системы. Через нее идет водный путь Волги к Балтийскому морю. В 90-х годах, когда в Вытегре жил Сологуб, по Мариинскому водному пути проходили тысячи судов: пароходов с плотами, баржей, унжаков[244], полулодок…

— Вон там, бывало, у завода, стояли суда в несколько рядов в ожидании буксира, который протащит их через шлюз, — сказал И. И. Кикин, когда мы наблюдали с ним, как огромную груженую баржу волокли гужом пять лошадей.

В период навигации город люднел и оживлялся; появлялись грузчики, бурлаки, матросы, купцы. Но кончалось судоходство, становилась река; в то же время длительные дожди превращали дороги в глубокие, тонкие русла жидкой грязи и начиналась «распута». На месяц осенью и на месяц весной, когда таяли снега, город был отрезан от мира. Пришлый люд исчезал; оставались лишь коренные жители: их было немногим более трех с половиной тысяч[245]. Но и они сидели, по большей части, по домам. Вытегра расположена живописно, на холмах, но холмы эти, вероятно, глинистые и поэтому, во время дождей, город делается трудно проходимым. Вязкая грязь посреди улиц засасывает калоши, осклизлые деревянные мостки зияют дырами и угрожают неожиданными провалами… Теперь, по вечерам, на главных улицах Вытегры, помигивая, сияет электричество; в 90-х годах его не было. Федор Кузьмич и его семья ходили в гости с фонарем.

Наконец грязь каменела от мороза. Наступала зима суровая и многоснежная. Сообщение с миром восстанавливалось.

Теперь от станции Токари Мурманской жел<езной> дороги[246] до Вытегры — около 150 верст, но дорога эта проведена лишь в 1916-м году; в 90-х же годах зимой можно было добраться до Петербурга лишь на почтовых; это было и долго и дорого.

На Федора Кузьмича снега действовали удручающе. Вот как описана им вытегорская зима в «Червяке»: «…Улица была мертва, дома стояли в саванах из снега. Там, где на снег падали лучи заката, он блестел пышно и жестко, как серебряная парча нарядного гроба». И дальше: «…Улица была мертва в своем пышном глазете»[247]…

Семинарскую улицу (теперь улица III Интернационала)[248], называвшуюся так потому, что в конце ее, где уже начинались поля, стояла учительская семинария, так заносило снегом, что иначе как в высоких сапогах по ней нельзя было и пройти…

II

…Письменный стол был наполовину завален тетрадями, справочными книгами, учебниками. Томик стихотворений лежал на кучке тетрадок в синих обложках, еще наполовину только разрезанный.

Ф. Сологуб. «Тяжелые сны»[249]

Когда ранним утром мы подъезжали по каналу к Вытегре, с палубы парохода сквозь молочный туман показался сначала двугорбый холм, темно щетинившийся лесом, потом, восточнее, овраг, и за ним другой, безлесый холм со срезанной вершиной, и на этой вершине — пятиглавая церковь с остроконечной колокольней. Еще поворот по каналу, и на правом берегу реки Вытегры, в которую впадает канал, — уже сам город, оживленный пятнами зелени.

Около церкви — «зарека», или заречная часть города. Тут, на Сретенской площади[250], окнами глядя на церковь, стоит домик; в нем, по приезде в Вытегру, и поселился Федор Кузьмич. Теперь крыша этого дома обезображена дощатой заплатой; ею заделана дыра, образовавшаяся оттого, что недавно снесли мезонин или, по-местному, «чердачок». В этом «чердачке» и жил Федор Кузьмич. Здесь у окна он любил подолгу стоять и смотреть на изгиб реки, канал, соединяющий этот изгиб, на город, лепящийся на противоположном берегу, и на огромный простор полей и перелесков, открывающийся за городом… Говорят, что окрестности Вытегры болотисты, но, глядя на них со Сретенской площади, об этом забываешь…

Домик небольшой; пять окон на площадь и три на улицу, теперь называемую Советской. Со стороны двора, приходящегося[251] на склоне холма, есть подвальный этаж с несколькими окнами, невидимый с площади. В первом этаже жили мать Ф<едора> К<узьмича> — Татьяна Семеновна и сестра его — Ольга Кузьминична[252]. Дом принадлежал Игнатьеву и назывался Караваевским — по прежнему владельцу. Теперь он куплен Рябцовым[253].

Как-то Федор Кузьмич спросил:

— Знаете вы, что критика видела в Логине из «Тяжелых снов» меня?[254]

— Нет, не знала.

— Да. Впрочем, оно так и есть.