Неистовый сын Трира

Карл действительно многого о Руге не знал. Не знал, например, что Арнольд Руге в письмах к своим друзьям, своей матери называет Карла вероломцем, моральным и научным софистом, заговорщиком – это в письме к поэту Роберту Прутцу, которое он отправил через несколько дней после выхода в свет «Ежегодника». В других корреспонденциях он доказывал, что не разделяет ни целей борьбы, которую ведет Маркс, ни методов этой борьбы. Писал он и письма, в которых пользовался словами рыночных торговок.

– Карл, – сказала Женни, когда Бернайс ушел. – Следовало бы и тебе напомнить Руге о гонораре. Все наши запасы подходят к концу…

– Хорошо, Женни. Я непременно это сделаю.

– Поторопись, милый. Скоро у нас прибавится семья. Я не смогу брать продукты в долг…

– Да, милая, да. Я все сделаю. Я сделаю все, как ты говоришь. Сегодня же. Или завтра.

– Можно и завтра, – улыбнулась Женни, зная, как трудно Карлу заставить себя заговорить с Руге о деньгах.

Карл с облегчением вздохнул:

– Хорошо, завтра, непременно. Я заставлю его раскошелиться. В конце концов, он должен мне деньги, которые я честно заработал. К тому же есть договор, по которому он юридически обязан уплатить мне не только за мои статьи, но и за редакторскую работу. – Говоря это, Карл просто уговаривал себя.

Женни знала об этом и улыбалась, хотя веселого в их положении было мало. И все же она надеялась, что Карл поговорит с Руге о деньгах.

Но тут произошло событие, которое помешало Карлу выполнить обещание, данное им Женни. Уже на следующий день стало известно, что несколько партий «Ежегодника», отправленных в Германию, конфискованы на границе.

– Это катастрофа, – сказал Руге, когда Карл пришел к нему. – Это конец всему нашему делу. Я потерял огромную сумму денег. Шесть тысяч талеров, которые я вложил в журнал, выброшены на ветер.

– Можно еще поправить дело, ведь не весь тираж конфискован.

– Нет, нет и нет! – не дал Руге договорить Карлу. – Есть еще одно обстоятельство: прусское правительство из-за нашего «Ежегодника» вообще запретило ввоз книг, издаваемых Фребелем. Теперь Фребель предъявит мне иск, чтобы я компенсировал его убытки… И уж во всяком случае, он ни за что не согласится продолжить выпуск журнала, печатать дополнительный тираж. Это все! – замахал руками Руге. – Это конец!

– Журнал можно отправить в Швейцарию и там продать. Если вы и я поедем в Швейцарию и организуем продажу…

– Торговать? Мне торговать журналом? – взорвался Руге. – Я что, книгопродавец? Торговец? Как может такая мысль прийти в голову, не понимаю.

– Я не нахожу…

– Вы, конечно, не находите, – снова перебил Руге Карла. – Вы, конечно же, ничего такого не находите. Но я не торговец! Не тор-го-вец!

– Я пойду, – сказал Карл, видя, что продолжать разговор с Руге бесполезно. – Надо нам спокойно обдумать создавшееся положение.

– Спокойно?! Вы говорите о спокойствии?! Это вы мне говорите о спокойствии?!

Карл не дослушал, чем Руге закончил свою тираду. Он закрыл за собой дверь и ушел.

Едва увидев Женни, он понял, что поступил опрометчиво, сказав Руге, что может поехать вместе с ним в Швейцарию. Не только в Швейцарию, но даже за порог дома ему не следовало отлучаться в эти дни… Женни была на сносях. Слава богу, что Руге не согласился с его предложением. А может быть, даже и не расслышал, что Карл предлагал ему поехать вместе. Как взвился, однако: «Я не книгопродавец! Я не торговец!» Ах, ах, какой барин! Какой все же, черт возьми, барин!

– Баденское и пфальцское правительства конфисковали несколько сот экземпляров «Ежегодника», – сказал он Женни. – С Руге ни о чем невозможно говорить…

– Ладно, – вздохнула Женни, подошла к Карлу, обняла его и прошептала на ухо: – Карл, по-моему, у меня начинается… Надо идти за повитухой.

•

Ночью она родила девочку.

У Карла была большая радость: Женни счастливо разрешилась и он стал отцом. Сидя на кухне, чтобы не мешать повитухе и ее помощницам, Карл вспоминал о том, как он и Женни мечтали об этом дне, как много лет прошло с той поры, когда он сказал Женни: «У нас будет много детей, и я буду любить тебя до смерти». Он так любил Женни, что его чувство не вмещалось в одном дне, в одном году. Ему нужна была вся жизнь – так оно было сильно и велико. Он и теперь ее любит так же, свою милую Женни. А еще в нем рождается новое, незнакомое чувство – отцовское: любовь к дочери, к маленькой Женнихен.

Женнихен ему показали только в полдень. Тогда же ему разрешили войти к Женни.

– Спасибо тебе, родная, – сказал Карл, взяв руку Женни и целуя ее. – Все хорошо?

– Все хорошо, – ответила Женни. – Ты видел ее?

– Она мне очень понравилась, – ответил Карл. – А тебе?

Женни ответила улыбкой.

– Впрочем, о чем я спрашиваю! – спохватился Карл. – Разве у матери спрашивают, нравится ли ей ее ребенок? Теперь ты – мама. – Последнюю фразу он произнес дважды – по-немецки и по-французски. – Звучит красиво, правда? Тебе нравится?

– Да, – сказала Женни. – Я очень счастлива, Карл. Очень счастлива.

Он понял, о чем сказала Женни. Она сказала о том, что счастлива не только потому, что стала матерью, но еще и потому, что она – мать его ребенка.