Неистовый сын Трира

– Свершилось, – сказал он охрипшим голосом и, не снимая пальто, упал в кресло.

– Поздравляю! – Генрих подошел к Марксу и пожал ему руку.

– Поздравляю и вас, – сказал Карл. – Ваши стихи впервые напечатаны в приличном журнале, Генрих. В серьезном журнале, – добавил он, поднялся и, сняв пальто, подошел к Женни. – Ты рада? – спросил он, целуя ее в щеку.

– Я очень рада, – ответила Женни.

– Отнесу экземпляр Руге, – сказал Карл. – Сейчас вернусь. Хорошо бы поесть. Голоден как волк.

– Я сейчас приготовлю. – Женни отложила в сторону вязание.

Карл вернулся через несколько минут.

– Доволен ли Руге? – спросил Гейне, когда они сели за стол, на котором уже стоял ужин.

– Доволен, – ответил Карл. – Но в голосе слеза. Внутренне он уже оплакал наше предприятие. В полный голос, однако, он зарыдает завтра, когда о «Ежегоднике» выскажется прусское правительство, которому от нас здорово досталось.

– Надо полагать, что и нам от него здорово достанется, – сказал Гейне.

– Вы боитесь?

– Я радуюсь, – ответил Гейне.

– Это радость для многих, – продолжал Карл. – Конечно, следовало бы собрать всех авторов журнала: Гервега, Энгельса, Бернайса…

– И Руге, – подсказала Женни.

– И Руге, конечно, – согласился Карл. – И вместе порадоваться нашей первой победе. Но Энгельс в Англии, Руге хандрит, Гервег на балу, Бернайс сменил меня в типографии.

За окном была ночь. Шумел дождь, первый весенний дождь, от которого набухали почки на каштанах и земля источала запах пробуждающихся корней. Карл прислушался к шуму дождя, потом посмотрел на Женни и улыбнулся.

– Что, Карл? – спросила она.

– Я почему-то вспомнил наш Трир. Какой-то далекий-далекий день, теплый дождь, под которым мы плясали в саду у вашего дома.

– Счастливое воспоминание, – сказал Гейне. – Раньше я часто снился себе ребенком, а теперь что-то не припоминаю. Виктор Гюго, которому я однажды пожаловался на это, сказал: «Кто во сне не видит себя ребенком, у того засохли корни». – Генрих помолчал, потом сказал со вздохом: – Это старость…

Карл засмеялся.

– Это не старость, – возразил он, – это меланхолия. А меланхолия, как сказал некто, преддверие поэзии.

Генрих взглянул на Карла, затем на Женни и тоже рассмеялся.

– Нет, с вами не затоскуешь, – сказал он. – Вы оба заражаете меня радостью. Мне бы не расставаться с вами, но… – Он встал. – Но уже давно ждет меня моя Матильда. Если позволите, я забегу как-нибудь снова, дней через пять-шесть…

– Мы без вас скучаем, – сказала Женни.

Генрих поклонился и поцеловал Женни руку.

•

Первой откликнулась на выход «Ежегодника» газета «Форвертс», принадлежащая Генриху Бёрнштейну, актеру и литературному дельцу. И заговорила она о «Ежегоднике» словами Бёрнштейна и Германа Мёйрера, скверной прозой Бёрнштейна и еще более скверными стихами Мёйрера.

Второго марта «Форвертс» предупредила своих читателей о готовящемся выходе «Ежегодника», а уже восьмого марта разразилась пошлой бранью в адрес авторов журнала.

– Нужно вызвать клеветников на дуэль, – сказал Карлу Гейне.

– Еще рано, – ответил ему Карл. – «Форвертс» еще не все сказала. Подождем следующего номера.

Карл словно в воду глядел. Уже в ближайшем номере «Форвертс» появились новые стихи – теперь целиком против Гейне. В них были зарифмованы все старые сплетни о Гейне, он снова назывался мертвецом, «захлебнувшимся в грязном корыте политического вранья».

– Вот теперь самое время вызывать Мёйрера на дуэль, – сказал Генриху Карл, – теперь он сказал все.

– Я его встретил на лестнице, когда поднимался к вам, – мрачно ответил Генрих и замолчал.

– И что же? – первой спросила Женни.

– Он посторонился и прижался спиной к стене. По-моему, у него тряслись руки и дрожали от страха губы. Я посмотрел ему в глаза, и он замер, как кролик под взглядом удава. А ведь, кажется, не такой человек, чтобы делать гадости. Думаю, что испортило его рифмоплетство. Рифмоплетство – это великое зло. Рифмоплеты пишут обо всем, что можно напечатать. А в такой газетке, как «Форвертс», можно напечатать любую гадость против любого честного немца. Ведь ее редактор Адальберт Борнштедт – бывший прусский офицер. Говорят даже, что он получает жалованье от прусского и австрийского правительств.

– Да, компания, – вздохнул с досады Карл. – А ведь клеймят нас от имени прогресса и просвещения.

– То ли мы еще увидим! Настоящее зло нашего времени искусно рядится в одежды добра. Так прогрессирует зло.

– А добро? Как прогрессирует добро? – спросила Женни.

– Оно становится более прекрасным и более мужественным, – ответил Генрих. – А на эту ничтожную газетенку нам следует просто плюнуть, – добавил он, повеселев. – В самом деле, что такое «Форвертс»? Выходит два раза в неделю, тираж двести экземпляров, издается болванами, болванами же и покупается. Подспорье для торговцев каштанами: они охотно делают из нее фунтики. Один мой друг сказал о ней так: «„Форвертс“ доказывает, что и без цензуры газета может быть на редкость глупой и пошлой».

•