Неистовый сын Трира

«Колонна арестованных остановилась на авеню Урик, – рассказывал корреспондент, – и выстроилась в четыре или пять рядов на тротуаре лицом к улице. Генерал маркиз де Галиффе и его штаб спешились и начали осмотр с левого фланга. Медленно двигаясь и осматривая ряды, генерал останавливался то тут, то там, хлопая какого-нибудь человека по плечу или вызывая кивком головы кого-либо из задних рядов. В большинстве случаев, без дальнейших разговоров, человека, выбранного таким образом, заставляли выйти на середину улицы, где вскоре образовалась отдельная колонна меньшего размера… Ясно, что тут был значительный простор для ошибок. Офицер верхом на лошади указал генералу Галиффе на мужчину и женщину, будто бы виновных в особом преступлении. Женщина, выбежав из рядов, бросилась на колени с вытянутыми вперед руками и в страстных выражениях уверяла в своей невиновности. Генерал выждал некоторое время и с самым бесстрастным лицом и безучастным видом сказал: „Мадам, я бывал во всех театрах Парижа, – не утруждайте себя и не играйте комедии“.

Опасно было в этот день оказаться заметно выше, грязнее, чище, старше или некрасивее своих соседей. Один человек особенно поразил меня. Очевидно, он быстро избавился от бремени жизни благодаря сломанному носу.

Когда таким образом было отобрано больше сотни человек и был назначен отряд расстреливающих, колонна двинулась вперед, оставив их позади. Несколько минут спустя позади нас раздался залп, и огонь продолжался свыше четверти часа. Это была казнь тех наспех осужденных бедняг».

Вечерний выпуск лондонской газеты «Знамя» также напечатал заметку своего корреспондента из Парижа, которую Маркс вырезал для себя. В ней говорилось: «„Время“ – газета осторожная и не падкая на сенсации (так корреспондент охарактеризовал орган крупной буржуазии) – рассказывает ужасную историю о людях, не умерших сразу после расстрела и погребенных прежде, чем их жизнь угасла. Большое количество из них было зарыто на сквере вокруг Сен-Жак-ла-Бушри, многие из них очень неглубоко. Днем уличный шум мешал это слышать, но в тишине ночи обитатели домов, находящихся по соседству, просыпались от отдаленных стонов, а утром они видели, как сжатая в кулак рука высовывается из-под земли. Вследствие этого было предписано откопать зарытых… У меня нет ни малейшего сомнения в том, что многие раненые были заживо погребены. Один факт я могу засвидетельствовать. Когда Брюнель был застрелен вместе со своей возлюбленной 24-го во дворе одного дома на Вандомской площади, тела лежали там до вечера 27-го. Когда погребальный отряд явился, чтобы убрать тела, он увидел, что женщина еще жива, и отвез ее в больницу. Хотя в нее попали четыре пули, она теперь вне опасности».

«Порядок, справедливость и цивилизация наконец одержали победу!» – заявил, выступая перед Национальным собранием, Тьер.

– Да, он победил! – Маркс ходил по кабинету, не находя себе места от охватившего его гнева. – Цивилизация и справедливость буржуазного строя выступили в своем истинном, зловещем свете. Эта цивилизация и эта справедливость – неприкрытое варварство и беззаконная месть! Перед нынешними гнусностями бледнеют даже зверства июня сорок восьмого года. Поистине великолепна цивилизация, которая очутилась перед горами трупов людей, убитых после боя! История пригвоздила буржуазную цивилизацию к позорному столбу. Отныне народы будут с омерзением плевать на нее! И чествовать Коммуну – предвестницу нового общества!

В первых числах июня в Лондоне появились первые эмигранты Коммуны. Несчастные, измученные, лишенные всяких средств к существованию, многие с женами и детьми, они искали приюта у Маркса и Энгельса. Вскоре дом Маркса на Мэйтленд-парк-род превратился, по выражению Женни, в жужжащий улей. То же было и в доме Энгельса на Риджентс-парк-род. Здесь они нашли первую помощь, услышали первые слова участия.

Рассказы коммунаров о пережитом вызывали в Марксе и Женни самое искреннее сочувствие. И с каждым днем усиливали их тревогу за дочерей, оставшихся во Франции.

– Карл, не следовало их отпускать, – говорила Женни о Дженни и Тусси, которых Маркс и Энгельс проводили до Ливерпуля и посадили там на пароход, следовавший в Бордо, еще в конце апреля.

– Но разве можно было удержать Дженни? Ты же знаешь ее характер, – ответил жене Карл. – А о характере Тусси и говорить не приходится. Мне кажется, что они и без нашего разрешения отправились бы к Лауре в Бордо. Это определенно так. А потом – что может угрожать там нашим девочкам? Они подданные Великобритании.

– Но они дочери вождя Интернационала. Госпожа Серрайе говорила мне, будто видела газету, в которой напечатано, что во Франции арестованы три сына Карла Маркса. А вдруг это опечатка и речь идет не о сыновьях, а о дочерях?

– Они непременно дали бы нам знать, – успокаивал, как мог, жену Маркс, хотя его самого тревога не отпускала ни на час. – Ведь у нас смелые девочки, они сумеют постоять за себя. Да и Поль не оставит их в беде.