Неистовый сын Трира

– Не волнуйся, Карл, – попросил Энгельс. – Тебе опасно так волноваться – это обостряет твою болезнь. Побереги себя, Карл.

– Но я прав? – продолжал горячиться Маркс. – Я прав или нет?

– Разумеется, прав. Коммуна уже допустила много роковых ошибок. Но главное ее несчастье – это отсутствие партии пролетариата. Прудонисты, бланкисты, фурьеристы – все это там есть, но нет единой пролетарской партии. Революция должна наступать! А коммунары медлят, потому что не могут добиться единства. Они избрали своей тактикой оборону. Но оборона – это смерть революции.

– Ах, если бы коммунары прислушались к моим советам! – вздохнул Маркс.

– Да, Карл. Тогда многое еще удалось бы наверстать. Еще есть время, еще не все потеряно. Надеюсь, что Коммуна уже получила твои советы, которые повез ей этот славный, но слишком восторженный малый Серрайе.

Маркс промолчал. Парижская Коммуна была и его детищем. Не в том смысле, как это преподносят ежедневно буржуазные и монархистские газеты своим читателям, ошарашивая их лживыми сведениями, будто Маркс и его Интернационал – главные подстрекатели парижского бунта черни. Парижская Коммуна – первая вспышка подлинно пролетарской революции, которая неизбежна в силу открытых им законов развития капитализма. Кстати, один из этих законов, о котором умалчивают газетные писаки в своих клеветнических статьях, гласит, что невозможно осуществить революцию, не опираясь на революционный энтузиазм масс. Революция неизбежна только там, где она происходит в силу внутренних причин. Внешние случайности могут лишь ускорить или замедлить ее ход. В том числе и заговоры. Последнее прекрасно доказал Огюст Бланки, когда 14 августа прошлого года вывел на улицу вооруженный отряд революционеров-заговорщиков, надеясь, что за ним поднимется народ. Но народ не поднялся. Бланки постоянно ошибался в настроениях и готовности рабочих к революционным выступлениям. Эти ошибки стоили ему тридцати семи лет тюрьмы. И недавнего смертного приговора, который, к счастью, не был приведен в исполнение, потому что народ Франции восстал.

Парижская Коммуна – детище Маркса еще и в том смысле, что она, как и предсказывал Маркс, с неизбежностью установила новую форму власти, разбив буржуазную государственную машину. Отныне в Париже власть принадлежит самому народу. Пролетариату.

Но Версаль, Версаль! Это роковая ошибка Коммуны. Энгельс убежден, что многое еще удастся наверстать, если Коммуна прислушается к их советам. Но прислушается ли? И хватит ли у нее сил, чтобы справиться с Адольфом Тьером, который тоже не терял время даром.

Тьер – мерзкий старик, чудовище, абсолютное выражение классовой испорченности буржуазии, жадная тварь, преданная деньгам и люто ненавидящая рабочих. Он был беден, когда начал свою политическую карьеру при Луи-Филиппе, но уже через несколько лет стал миллионером. И теперь, являясь главой правительства, потребовал три миллиона ежегодного жалованья. Ему дали эти три миллиона. Чтобы отработать это жалованье, он задушит всю Францию, а не только рабочий Париж.

Как жаль, что батальоны национальных гвардейцев 18 марта прошли мимо здания министерства иностранных дел на Кэ д’Орсэ, где в это время заседал со своими министрами толстопузый Тьер. Восставшие гвардейцы не знали, что Тьер на Кэ д’Орсэ, да и не имели приказа арестовать его. А Тьер был перепуган. Его военный министр Лефло, увидев из окна идущих с песнями гвардейцев, в панике воскликнул: «Мы прогорели!» Во всяком случае, так утверждают некоторые газеты. Тьер бросился наутек первым. В закрытой карете в окружении конных жандармов он беспрепятственно покинул Париж, потому что ворота города не охранялись. Вечером следом за Тьером убежали в Версаль все его министры.

Когда 24 марта Центральный комитет национальной гвардии снял с должности главнокомандующего национальной гвардии Люлье, в вину ему было поставлено прежде всего то, что он дал возможность Тьеру убежать из Парижа и увести в Версаль преданные ему войска.

Как жаль… А ведь Тьера стоило расстрелять лишь за одно воззвание, которое было расклеено на стенах парижских домов в ночь на 18 марта. В этом воззвании каждое слово – ложь. И под этим воззванием Тьер подписался вместе со своими министрами. Несколько экземпляров этого воззвания потом были доставлены в Лондон, и Генеральный Совет Интернационала с ним ознакомился. Тьер обращался в нем к национальным гвардейцам, которых боялся как огня. Он призывал национальных гвардейцев не верить слухам о том, будто правительство готовит государственный переворот, хотя это были далеко не слухи. Национальное собрание, избранное с помощью штыков прусских солдат, состояло в основном из монархистов и намеревалось реставрировать во Франции монархию. Тьер утверждал в воззвании, что у него нет и не может быть иной цели, кроме блага республики, а между тем лихорадочно готовил войска к походу на Париж, чтобы разоружить восставший народ и арестовать всех членов Центрального комитета национальной гвардии.