Нейронная одержимость

Я молчу. Мрачные песнопения, светящиеся невмы, кибероковы — ничего из этого не может перекрыть древний, едва ли не первобытный символ, начерченный мною впопыхах. Попытка расколоть волю невмами натыкается на Шлем ужаса, который мешает нанести существенный вред Адриану, хотя пыточный арсенал и вызывает царапины. Разум надёжно защищён охранными знаками, явно незнакомыми местным. Пожалуй, хорошо, что они не смотрели один фильм некогда братьев-режиссеров. Иначе бы понимали, что проще пытать тело, а не разум. Или же проливать кровь в этой реальности — страшный грех? Нет, тогда не существовали бы шпилевики и жестокие отравления в палатах верхних уровней ульев.

Пока я сжимаю зубы до скрежета эмали (что позволяет отвлечься от хруста головы), к Белькаллину подходит один из золотых служак. Он прикрывает ладонью руку, но, на моё счастье — слух Адриана в Пургатории выше всяких похвал.

— Не помогает, милорд.

— Что ж, тогда погрузим его круг на третий. В самый раз, чтобы не беспокоить защитные цепи.

Стук сердца замедляется, пока не отдаётся в боку огнём. Багровая земля почти мгновенно покрывается красным льдом. Мне становится прохладно, но — не более того. И пока меня пытаются заморозить, поджечь, бить какими-то золотыми хлыстами, я думаю о злой иронии судьбы и пугающей ограниченности местных допросников. Во-первых, давно пора тащить напильник для зубов или что там у них сейчас в ходу. А во-вторых, они явно не читали отцов-основателей киберпанка.

ICE. Intrusion Countermeasure Electronics. Электронные средства противодействия вторжению. Лёд. Видимо, невмы играют роль «льда». А теперь меня пытаются заливать адским жидким азотом. Впрочем, чтобы не раскрыть неуязвимость, мне приходится изобразить муки от жгущих знаков и выдать пару маловажных сведений. Про дуэль с Каллиником и про древность символов. Вот только проклятого Анастаса это не устраивает. Или ему было просто мало.

— Откуда столько денег?

— Что скрывается в твоей нейре? Что за два зашифрованных файла хранятся в ней?

— Откуда знания оккультных наук?

— Много читаю.

— За чтение отреченных книг полагается сожжение, — торжественно глядит на меня Белькаллин, и я понимаю, что сказал лишнего. — Ты можешь избежать этого. Порайску нужны носители, и ты можешь быть благословенным.

Благословенным? Вечная ссылка в райские кущи? На мгновение задумываюсь, но душка Адриан, совавший нос куда не стоит, помогает в сомнениях.

Запах. Адриан всегда в первую очередь обращал на него внимание — и сначала в нос ударил запах лампад, а уже потом изображение. Сводчатый зал заставлен какими-то стеклянными бутылками в полторы сажени высотой. Паутины в привычном понимании нет, но вокруг очень много труб, кабелей и терминалов Эгрегора. Мой провожатый облачён в хламиду цвета зимней ночи, и несмотря на уважение, в его голосе сквозит предостережение пополам с превосходством эрудиции. Лаодикий — только у них подобное в крови.

— Будьте осторожны, милсдарь. Тут очень много кабелей — и каждый из них критически важен для существования Порайской сети.

Терминалы, кабеля и свисающие гирляндами амулеты меня не интересуют. Я подхожу к одному из стеклянных баков, и свет фонаря выхватывает лишь пыль. Я смахиваю её и едва не отшатываюсь от омерзения. Внутри чана, в желеобразной массе согнувшись младенцем, сидит голый человек. К конечностям и заднице подходит паутина шлангов, трубок и чёрт знает чего ещё. Лицо обхватывает грубая маска, подающая воздух. Глаза — зашиты, но отчего-то не удалены.

— Они когда-то увидят дневной свет?

— Что вы, милорд, — Лаодикий качает головой. И негромко продолжает, словно боится разбудить людей. — Они и лунный свет никогда не увидят. В отличие от обычных людей, попадающих в Порайск после смерти, эти субъекты увидели его спустя несколько недель после созревания. Когда их тело ослабеет — душа перейдёт в сеть, и мы посадим нового носителя.

— Все?