Нейронная одержимость

Итак, улей Балагуровых. Шпиль Скоморохов. Что у нас тут? Мда, негусто. Вроде и здоровый, куда больше того, что виднеется дальше в степи, но какой-то дурацкий. Верхушки, в отличие от иных шпилей, нет. Прям как у Собора Парижской Богоматери… если бы его разнесли снарядом. Левая часть верхушки улья осталась на месте, как стенка развалившегося гнилого зуба. Никакой облицовки бетонного каркаса. На левом берегу можно было увидеть сияние на остатках закатного солнца Золотого шпиля, медную рыжину облицовки Птичьего Шпиля, но тут — бетон, какие-то серые пятна на нём и невероятно унылые панельные дома под арками. Строительные леса мхом покрывают одну из его сторон, но так редко и беспорядочно, что становится ясно: причина явно не в постройке. Скорее — в попытке содержать шпиль в относительно безопасном состоянии.

— Выглядит не очень. Как всегда, — спешно добавляю я.

— Скоморохам главное — крыша под головой, а не её состояние. Внутри — гораздо лучше.

Я прищуриваюсь и оптический имплант в левом глазу увеличивает «плёсны». Стопы Шпиля расцвечивали своды арок отсветами яркого, неонового света. И это был не только золотой, как на рынке Каллиников. Тут были пятна синего, розового, бирюзового и кучи других оттенков, которых я не то чтобы назвать — различить бы не смог между собой. Странно. Жить люди тут явно умеют — чего ж они довели свой общий дом до такого состояния?

Очень старый разговор. Один из многих с наставником. Будь Адриан хоть двенадцатым сыном — но готовили его не хуже Константина. Медленно парящая прогулочная платформа хороша многим. Видом на Нижнедонск и окружающую его Великую Степь. Оставленным внизу шумом «бритв» и стуком заводских цехов. Прекрасными закусками и вышколенным персоналом, наконец. Но был и один недостаток. Отсутствие стёкол. Приходилось перекрикивать ветер да тощей рукой придерживаться за одну из стоек.

— Он действительно разрушен?

— Неправильный ответ, мой ученик, — спокойно отвечает Наставник, и я прекрасно слышу его голос. Импланты, не иначе. — Ты ещё только начал учить историю, хотя в хрусталике уже железо.

— Это всё проблема с глазом, — ворчу (а точнее — пищу) я.

— Надеюсь, его восстановили не за счёт головы. Воспользуйся своим новым инструментом и расскажи мне, в чём именно ошибся.

Я прищуриваюсь. Имплант, повинуясь мне, увеличивает картинку, которая показывает — выбранный мною ответ оказался слишком простым. На бетонных стенах остались рамы крепления облицовки: металлические рейки и уголки, где-то искалеченные, а где-то вполне целые. Да и сама облицовка чудного, сине-серого, цвета кое-где, да осталась. Странные пятна, покрывающие бетонные стены, на поверку оказываются неудачно замытыми подпалинами, словно вся монструозная конструкция некогда горела погребальным костром адских масштабов.

Подулье тоже несет на себе следы старой катастрофы. Аляповато восстановленные дома, окружают заросшие воронки, заметные только по излишне правильному контуру. Сплошь и рядом свободное пространство занимают едва прикрытые дёрном циклопические обломки. В них можно опознать разбитые аркбутаны, некогда поддерживавшие шпиль, обломки статуй и целые куски стен.