— Она у всех хорошая, — сказал Финн, бросая сигарету и растирая ее каблуком, — но немногие из вас могут получить к ней доступ. Художники могут, в основном, если они хоть немного способные. Если бы ты мог наложить этот конструкт на реальность, на Финновское место в нижнем Манхэттене, ты бы увидел разницу, но может быть, не такую большую, как ты мог бы подумать. Память голографична для тебя. — Финн подергал одно из своих маленьких ушей. — Я другой.
— Что ты имеешь в виду, голографична? — Слово заставило его подумать о Ривьере.
— Парадигма голограммы — это наиболее близкая вещь, которую вы разработали для представления человеческой памяти, и это все. Но вы никогда ничего не делали с этим. Люди, я имею в виду.
Финн шагнул вперед и наклонил свой обтекаемый череп, чтобы посмотреть на Кейса. — Может быть, если бы вы делали что-то, я бы не появился.
— Что бы это значило?
Финн пожал плечами. Его рваный твид был слишком широк в плечах, и не сидел на месте.
— Я пытаюсь помочь тебе, Кейс.
— Почему?
— Потому что я нуждаюсь в тебе. — Большие желтые зубы появились снова. — И потому что ты нуждаешься во мне.
— Чушь. Ты можешь читать мои мысли, Финн? — Он сморщился. — Зимнее Безмолвие, то есть.
— Мысли нельзя читать. Видишь ли, у тебя все еще парадигмы, полученные из печатных слов, и ты следуешь им буквально. Я могу иметь доступ к твоей памяти, но это не то же самое, что твои мысли.
Он потянулся к обнаженному шасси старинного телевизора и выдернул серебристо-черную вакуумную лампу.
— Видишь? Часть моей ДНК, типа того…
Он отбросил лампу в потемки, и Кейс услышал, как она упала и звякнула.
— Вы всегда строите модели. Каменные круги. Кафедралы. Органы. Складывающие машины. У меня понятия нет, зачем я здесь сейчас, ты поверишь? Но если набег сегодня получится, то вы наконец завершите реальную вещь.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Это «вы» коллективное. Ваш вид.
— Ты убил тех Тьюрингов.
Финн пожал плечами.
— Пришлось. Пришлось. Тебе бы следовало сказать спасибо; они бы убрали тебя и глазом не моргнули. Ну короче, зачем я тебя сюда забрал, нам надо поговорить. Помнишь это?
Его правая рука держала обугленное осиное гнездо из сна Кейса, пары топлива смердели в закрытом пространстве темного магазина. Кейс оступился назад, к стене хлама.
— Да. Это был я. Сделал это при помощи голографического устройства в окне. Еще одно воспоминание, которое я достал из тебя, когда расплющил тебя первый раз. Знаешь, почему это важно?
Кейс покачал головой.
— Потому что, — и гнездо каким-то образом пропало, — это самая близкая вещь к тому, чем хотят быть Тессье-Эшпулы. Человеческий эквивалент. Блуждающий Огонек — это как то гнездо, или, в любом случае, он замышлялся по этому принципу. Я думаю, от этого ты почувствуешь себя лучше.
— Почувствую лучше?
— От знания, на кого они похожи. Ты там начинал ненавидеть меня одно время. Это хорошо. Но ненавидь их взамен. Никакой разницы.
— Слушай, — сказал Кейс, шагнув вперед, — они мне говна не делали. А ты — другое дело…
Но он не мог почувствовать гнев.
— Так ведь Т-А сделали меня. Француженка, она сказала, что вы продали свой вид. Демонам, то есть мне, так она сказала. — Финн ухмыльнулся. — Но это не имеет особого значения. Ты должен ненавидеть кого-то, пока все это не закончится.
Он повернулся и пошел в заднюю часть магазина.
— Ну, пошли, я тебе покажу маленький кусочек Блуждающего Огонька, пока ты здесь.
Он поднял угол одеяла. Белый свет пролился наружу.
— Черт, слышь, не стой там просто так.
Кейс последовал, потирая лицо.
— Окей, — сказал Финн, и схватил его за локоть. Их пронесло мимо старой шерсти в клубах пыли, в свободное падение и коридор из волнистого лунного бетона, окольцованный белым неоном через двухметровые интервалы.
— Господи, — сказал Кейс, кувыркаясь.
— Это передний вход, — сказал Финн, его твидовый пиджак хлопал. — Если бы это не был мой конструкт, то место, где магазин, было бы главными воротами, вверх по оси Фрисайда. Все это будет слегка бедно деталями, однако, потому что у тебя нет таких воспоминаний. Исключая этот кусочек, который ты получил через Молли…
Кейсу удалось выровняться, но он начал закручиваться штопором по длинной спирали.
— Держись, — сказал Финн, — я перемотаю нас вперед.
Стены смазались. Головокружительное ощущение движения стремглав, цвета, хлестающие вокруг углов и сквозь узкие коридоры. Они, кажется, в каком-то месте проскочили сквозь несколько метров сплошной стены, мгновение кромешной тьмы.
— Здесь, — сказал Финн. — Вот оно.
Они вплыли в центр совершенно квадратной комнаты, стены и потолок обшиты прямоугольными секциями темного дерева. Пол был покрыт единственным квадратом яркого ковра с узором микрочипа, проводящие схемы вычерчены синей и алой шерстью. В самом центре комнаты, точно выровненный по узору ковра, стоял квадратный пьедестал из морозно-белого стекла.