Нейромант. Трилогия "Киберпространство"

Тернер проснулся в безмолвном доме, полежал, слушая, как в кронах яблонь заросшего сада перекликаются птицы. Эту ночь он спал на сломанной кушетке, которую Руди держал на кухне. Встав, Тернер накачал воды для кофе. Запыхтели пластиковые трубы, ведущие от бака на крыше, вода полилась в чайник. Потом он поставил чайник на газовую плитку и вышел на веранду.

Восемь машин Руди, покрытые утренней росой, были припаркованы ровным рядком на гравии подъездной дорожки. Когда Тернер спустился по ступенькам, в распахнутые ворота вбежала модифицированная собака, ее черный колпак тихонько пощелкивал в утренней тишине. Собака остановилась, принюхиваясь, повела из стороны в сторону черным конусом морды и затрусила по своим делам по дорожке за угол веранды.

Тернер остановился у капота тускло-коричневого джипа "судзуки". Мотор был переделан под водородное топливо. Должно быть, Руди сам проделал всю работу. Привод на все четыре колеса, с огромных колес с покрышками для бездорожья осыпалась засохшая речная глина. Маленький, надежный, но на трассе от него немного толку…

Он прошел мимо двух покрытых пятнами ржавчины седанов "хонда", совершенно идентичных: один и тот же год, одна и та же модель. Руди, очевидно, разбирает один на запчасти для другого — значит, оба не на ходу. Тернер рассеянно хмыкнул, взглянув на безукоризненный, коричневый с бежевым лак на кузове пикапа "шевроле" модели 1949 года. Он помнил проржавевший остов, который Руди приволок домой из Арканзаса на арендованной платформе. Эта старушка бегала еще на бензине; на внутренних поверхностях ее мотора, скорее всего, так же не найдешь ни единого пятнышка, как и на натертом вручную шоколадном лаке крыльев.

Дальше под серым пластиковым брезентом стояла половинка экранолета фирмы "дорнье", а за ней — на самодельном трейлере — похожий на осу черный гоночный мотоцикл "судзуки". Тернер задумался, вспоминая, сколько времени прошло с тех пор, как Руди в последний раз всерьез участвовал в гонках. Под еще одним брезентом возле трейлера с байком приютился старенький снегоход. А за ними — пятнистый ховер, наследие войны, почти что танк: от приземистой башни из бронированной стали пахло керосином, на котором работала турбина. Усиленная стальной сеткой юбка воздушной подушки распласталась по гравию. Окна напоминали бойницы с толстым высокопрочным пластиком вместо стекол. К похожим на тараны бамперам были привинчены номерные знаки Огайо. Номера не просрочены.

— Понимаю, о чем ты думаешь, — сказала Салли, и, обернувшись, Тернер увидел, что она стоит у перил веранды с кружкой дымящегося кофе в руке. — Руди говорит, если эта махина не сможет через что-то перелезть, она просто пройдет это насквозь.

— Быстрая? — Прикоснувшись к бронированному боку ховера.

— Конечно, но примерно через час тебе понадобится новый кардан.

— А как насчет законов?

— Нельзя сказать, что полиции так уж нравится его вид, но есть разрешение на поездки по улицам. Насколько я знаю, нет законов, которые запрещали бы броню.

— Энджи чувствует себя лучше, — сказала Салли, когда он вошел за ней на кухню. — Правда, милая?

Дочь Митчелла подняла глаза от кухонного стола. Ее синяки, как и синяки Тернера, поблекли — пара жирных запятых, похожих на сине-черные нарисованные слезы.

— Мой друг — доктор, — сказал Тернер. — Он осмотрел тебя, пока ты была без сознания. Он говорит, с тобой все в порядке.

— Он — твой брат. И он не врач.

— Извини, Тернер, — сказала от плиты Салли. — Я довольно прямолинейна.

— Ладно, не врач, — согласился Тернер, — но он много чего умеет. Мы волновались, вдруг ребята из "Мааса" сделали что-то с тобой, подстроили так, чтобы ты заболела, если уедешь из Аризоны…

— Например, вживили бомбу в кору головного мозга? — Энджи ковыряла ложкой холодную овсянку на щербатой тарелке с каймой из яблоневых цветов — из сервиза, который Тернер помнил слишком хорошо.

— Господи, — выдохнула Салли, — во что ты впутался, Тернер?

— Хороший вопрос. — Он подсел к столу. Энджи, не сводя с него глаз, жевала свою овсянку.

— Энджи, — начал Тернер, — когда Руди сканировал тебя, он нашел у тебя в голове нечто странное.

Девочка перестала жевать.

— Он не знает, что это такое. Это вживили туда, возможно, еще тогда, когда ты была совсем маленькой. Ты знаешь, что я имею в виду?

Она кивнула.

— Ты знаешь, что это? Энджи сглотнула:

— Нет.

— Но ты знаешь, кто поместил это туда?

— Да.

— Твой отец?

— Да.

— Ты знаешь, почему?

— Может, потому, что я болела?

— Чем ты болела?

— Я была недостаточно умной.

К полудню все было готово. Заправленный ховер ждал у проволочного заграждения. Руди дал ему прямоугольный черный "зиплок", набитый новыми иенами — некоторые банкноты от долгого употребления были настолько потерты, что стали почти прозрачными.

— Я попытался прогнать запись через французский "лексикон", — сказал Руди, одна из собак тем временем терлась пыльным боком о его штанину. — Не сработало. Похоже, это какой-то креольский диалект. А может, африканский. Хочешь себе копию?

— Нет, — ответил Тернер, — лучше сам с ней поиграй.