Дидье по-прежнему не отвечал, как будто это «кс» в имени «Ксавье» было гвоздем, который ему изо всех сил вонзили в руку или в память. В тот момент, я знаю, его мало заботила реакция сидящих за столом: с болью и яростью он думал о том, что мог сказать о нем Ксавье этому молодому нахалу и как они подняли его на смех. Он несколько раз кивнул, улыбаясь растерянно и доброжелательно. Но этого оказалось мало. Теперь на него смотрели, а красавчик притворился, будто принял его кивок за отрицание.
– Как, мсье Дале, вы не помните, кто такой Ксавье? Молодой брюнет с голубыми глазами, красивый вообще-то парень, – добавил он, смеясь, как бы оправдывая вкус Дидье.
– Я знал одного Ксавье… – начал мой друг угасшим голосом и запнулся.
Мадам Дебу, сидевшая рядом с возмутителем спокойствия и не остановившая его не то по рассеянности, не то из-за порочности, попыталась разрубить узел.
– Вы слишком кричите, – сказала она своему соседу.
Я уже говорила, что он был человеком новым и не знал, что предупреждение в устах мадам Дебу означало приказ: в данном случае – приказ молчать.
– Так вы знакомы с Ксавье? Ну вот, наконец-то.
Он улыбался в восторге от собственной персоны, и кто-то глупо рассмеялся, возможно, просто от неловкости, но такие же сдавленные смешки послышались на нашем конце стола. Восемь пар глаз, испуганных и радостных одновременно, уставились на изменившееся, растерянное лицо Дидье. Я видела, как его длинная, очень белая рука слабо цеплялась за скатерть – без злобы, не для того, чтобы сорвать ее, а словно желая спрятаться под ней.
– Я хорошо знаю этого Ксавье, – сказала я громко, – это мой близкий друг.
Все изумленные взгляды обратились на меня. Возможно, я любовница Юлиуса, возможно, мне покровительствует мадам Дебу, но до сих пор меня знали как женщину, избегавшую вступать в какие бы то ни было споры. На мгновение растерявшись, противник снова воодушевился и хватил через край:
– И ваш тоже? Так, так. Наверно, сердечный друг?
В следующую секунду Юлиус оказался позади меня. Он не произнес ни слова. Он бросил на молодого человека тот самый взгляд, который вселял беспокойство и который я уже хорошо знала, и мы вышли. Я успела подхватить Дидье под руку, сдернуть его со стула, и мы втроем оказались в холле Оперы, как и подобало порядочным людям. Мы взяли пальто, но на лестнице нас бегом догнал один из приближенных мадам Дебу.
– Вы должны вернуться. Это просто нелепый инцидент. Ирен вне себя.
– Я тоже, – сказал Юлиус, застегивая пальто. – Мадам и мсье были моими гостями на этом вечере.
Оказавшись на улице, на свежем воздухе, я расхохоталась, бросилась Юлиусу на шею и расцеловала его. Он был так мил здесь, на холоде, в своем темно-синем пальто, в очках, с двадцатью волосками, взъерошенными не то от возмущения, не то от ветра. Он был неотразим. Дидье подошел и чуть прижался ко мне боком – так делают животные, когда их побьют, а они не понимают, за что.
– Какое счастье оказаться на улице, – поспешно сказала я. – Я изнемогала на этом вечере. Юлиус, благодаря вашим заботам о моей чести (я подчеркнула «моей») мы выиграли два часа. Пойдемте отпразднуем это в «Харрис-баре».