Прежде всего я думаю о следователе и о том, что сказала ему. Уверена, что, когда я говорила о тепле и об ощущении приятного жжения, это, наверное, произвело на него какой-то эффект. Вероятнее всего, схожий с тем, что мэтр Жарро переживает сейчас, сидя там, конечно, ничего не говоря и не двигаясь. В конце концов, если то, что он видит, выводит его из равновесия или поражает, ему нужно только лишь покинуть кресло. Он должен просто встать и закрыть дверь ванной комнаты. Но нет, он осторожен, он замер на месте и, я уверена, видит, наблюдает. Это и раздражает меня, и доставляет удовольствие. Раздражает, потому что напоминает о Морисе и, не знаю почему, о Жан-Марке, а также о всех тех мужчинах, которые видят грязную подоплеку во всем. Но мое возмущение по этому поводу доставляет также и радость. А поскольку это каждому нравится, почему бы и мне тоже не радоваться? Смотрит он на меня? Так, я рада, что смотрит. Наполнены радостью его глаза, не отрываясь глядящие в зеркало… Не забывая об этом, я кладу свою руку на влагалище; я уже настолько влажная, что это не займет много времени. Я даже не могу сдержать слабого стона, когда наступает кульминация. Наверное, он слышал? Хотя в тот момент, когда все закончено, для меня достаточно, я больше не испытываю никакого интереса. Пожалуй, только одно любопытно: как мой честный адвокат вывернется из этой ситуации? Я скоренько натягиваю штанишки, быстро провожу по волосам расческой, слегка душусь и как ни в чем не бывало возвращаюсь в комнату.
— Мама не пришла?
— Нет, Нея, — отвечает он очень тихим и немного дрожащим голосом. — Нет. Но, кажется, мне пора…
Он делает движение, как будто собирается встать.
— Ну что вы, мэтр! — я смеюсь. — Я знаю хороший способ задержать вас…
Этот способ заключается в следующем: вспрыгнуть ему на колени и быстро выяснить, такой ли мэтр Жарро скромный и приличный, как предполагают. Пока я по-детски целую его в обе щеки, сомкнув свои руки у него за спиной, я могу почувствовать своими бедрами, что и у него тоже, как у Мориса и Жан-Марка, огромный твердый член, член, который мог бы погрузиться в мое влагалище в поисках своего собственного удовольствия.
Я была права: он как и все остальные. Все одинаковы. Но почему, скажите, пожалуйста, Морису угрожает тюрьма за то, что и любой другой сделал бы на его месте?! Почему кто-то отправляется в тюрьму, а кто-то остается на свободе? Почему каждый кажется таким сочувствующим мне, когда они все хотят того же самого? Даже мои родители… В конце концов, если бы они не занимались тем же, меня бы не было на этом свете…
Это я сочувствую им всем. Я сейчас понимаю: я могу заставить любого из них делать то, что они считают таким грязным и неприятным.
Часть II
СВЕРКАЮЩИЙ СНЕГ
Глава 6
ОБРАТНАЯ СТОРОНА ЛЖИ
Я забилась в свой угол. Такое чувство, будто моя голова балансирует на воротнике накидки, отделенная от остальной части тела, подобно небольшим пачкам папиросной бумаги, из которой делают одетых в юбки кукол, ангелочков и гномов для рождественских елок. Пуговицы на накидке, облегающей меня коричневым конусом, застегнуты.
С места, где я сижу, мои ноги не видны. И нельзя разглядеть руки, сложенные под животом. Я совершенно неподвижна. Мне очень нравится эта накидка. Мама купила ее мне в модном магазине на рю де Сэвр. В ней я выгляжу несколько старомодно. Она гладкая, как шелк, а если погладить ее против ворса, она топорщится, словно мех животного.
Мадемуазель Поммар, или Поммо, сидит рядом со мной. У нее нетрудная фамилия, но я никогда не могла правильно ее запомнить. Сегодня я задаю себе вопрос: а не Помье ли она на самом деле? У нее жирное бесцветное лицо, обрамленное белокурыми локонами, увенчанными мужской кожаной шляпой зеленого бутылочного цвета с пером, таким же зеленым, как и ее костюм, шерстяные чулки и прогулочные туфли с большими медными пряжками. Я помню (еще бы: она говорит о них при каждом удобном и неудобном случае), что эти чулки предназначены специально для страдающих расширением вен.
Она ассистент профессора Юнгсфельд, директора центра «восстановительной психотерапии» в Ромонте под Фрибуром. Но это скорее обыкновенный сумасшедший дом или, как часто говорит мама, «место для чрезвычайно нервных людей». Как и большинство моих знакомых, позднее я прочитала известную книгу Юнгсфельд «Второй ветер: пятнадцать случаев психовоскрешения».