Нефертити. Роковая ошибка жены фараона

   — Царевич — это Хеви-младшенький или нет? Не подменили ли наследника престола? — задавали себе такие вопросы те, кто в этот день с раннего утра собрался вокруг главной площади города, которая расстилалась перед величественными пилонами храма Амона. У храма стояли две огромные статуи великому фараону Тутмосу Третьему, завоевателю Азии. Казалось, что и он с интересом всматривается в пышную, растянувшуюся на сотни метров процессию, не спеша приближавшуюся к главному храму страны. Царская семья на богато украшенных паланкинах, величественно покачиваясь, плыла над толпой.

Царевна Нефертити была в центре внимания всего города. Она сидела рядом с наследником престола в изящном белоснежном платье. На солнце ослепительно горели драгоценности, которыми молодая женщина была усыпана сверху донизу. Но царевич экстравагантностью своего одеяния привлекал к себе внимание больше, чем она. Его туника с широкими, раструбом рукавами и пышная юбка были какого-то необычно яркого, бьющего по глазам оранжево-алого цвета. Вдобавок на его груди висела большая золотая пластинка с полным именем Атона-Солнца, который был изображён не в привычном виде человека с головой сокола, а просто круга с солнечной (или царской) змеёй спереди и множеством устремлённых вниз лучей с кистями человеческих рук на концах. Такие же пластинки, только поменьше, были у Хеви на животе, над кистями рук и на предплечьях.

Красочная процессия остановилась перед храмом Амона. Рёв труб и стук барабанов стихли. Царская семья во главе с неуверенно шагавшим фараоном взошла на помост, украшенный пурпурного цвета тканями, и расселась в невысокие кресла из чёрного и красного дерева с накладками из серебра, золота и слоновой кости. За спинками кресел выстроилась знать с опахалами, мухобойками и всем прочим, что могло вдруг понадобиться семье фараона. Все замерли, наблюдая за устрашающим действом, разворачивающимся перед ними.

На пыльную чёрную, плотно утоптанную площадку перед помостом воины принесли несколько деревянных плах и перед каждой поставили по человеку со связанными за спиной руками. Это были руководители заговора. Прямо напротив помоста стояли с избитыми лицами Насер, Небуненес, Ментухотеп и другие мятежники. Глава царской канцелярии громогласно зачитал приговор. Царица Тии, сидящая рядом с фараоном, толкнула его локтем в бок. Аменхотеп, с тоскливой жалостью глядя на своего сына Пасера, поднял правую руку и махнул палачам. Заговорщиков поставили на колени и опустили их бритые головы на плахи. Палачи подняли топоры. На широких бронзовых лезвиях заиграло солнце. В толпе раздались испуганные женские возгласы. Внезапно сын фараона царевич Аменхотеп встал и громко обратился к главному жрецу Амона Дуафу, стоящему как ни в чём не бывало за спиной номинального владыки Египта и наблюдавшему за казнью своих сообщников:

   — Уважаемый главный жрец Дуафу нас долго заверял, что не имеет никакого отношения к злодейскому заговору, хотя почти все мятежники утверждали, что именно он был главным вдохновителем этого страшного преступления. Мы поверим ему, если он возьмёт топор в руки и отрубит голову одному из главных заговорщиков, замышлявшему сесть на моё место — место наследника престола, а в будущем быть соправителем нашего владыки. — И царевич указал своим длинным пальцем на Пасера. Тот поднял голову от плахи и, выпучив глаза от ужаса, посмотрел на говорившего, а затем перевёл взгляд на главного жреца.

Все в замешательстве уставились на высокую фигуру Дуафу. На площади наступила мёртвая тишина. Все отлично понимали, что это говорит человек, который фактически через каких-нибудь полчаса станет царём Египта.

   — Я согласен, ваше высочество, осуществить то, что вы мне приказываете, хотя казнить преступников не моя обязанность, — сухо проговорил Дуафу, кланяясь царевичу. — Но, чтобы отвести все подозрения от себя и от храма Амона и заверить ваше высочество в своей искренней и глубокой преданности, я недрогнувшей рукой покараю подлого преступника!

Жрец сошёл с помоста и взял из рук палача топор.

   — Предатель! — заорал во всё горло Пасер. — Сам вовлёк меня в заговор, уверил, что я без труда стану наследником, а потом и фараоном, а сейчас голову мне рубит, трус, предатель! — вопил на всю площадь главный виночерпий двора.

Дуафу, услышав эти слова, ещё больше побледнел и поспешно поднял топор. Два воина держали с боков жирную тушу Пасера, но он продолжал извиваться и кричать:

   — Отец, спаси меня! Спаси!

Фараон закрыл глаза и плотно сжал губы. По его полной щеке побежала слеза.

   — Будьте прокляты вы все, царская семейка, — захрипел Пасер, уткнувшись лицом в дерево плахи. — Кровь не только моей матери, Амры, на ваших руках. Ты, злобная степная волчица Тии, отравила моего деда, фараона Тутмоса, и его законного наследника Яхмоса и зарезала мою мать. Это святая правда! Проклинаю вас на веки веков! Все вы сдохнете, как собаки, и ваши потомки проклянут вас...

   — Да руби же, руби! — истошно закричал Хеви-младший, вскакивая со своего кресла. — Заткни его поганую пасть!