Ко мне порой приходили безрадостные мысли и сомнения — да возможно ли вообще сдвинуть историю огромной страны, массивную как длинный состав из везущего паровоза и тянущихся следом тяжелых вагонов, со сложившихся рельс — как ни раскачивай, как ни толкай в сторону, только расшибёшься о стенки вагонов. Потом сам себя успокаивал и подбадривал: пользуясь подобной аналогией, рельсы-то ещё не сложились, а только складываются, и возможно как-то влиять на постройку дальнейших путей. Да и, кроме того, у жесткой железнодорожной колеи есть такие места, как стрелки, где небольшим усилием можно направить несущийся состав на соседний путь. Может быть, я не угадал со стрелкой, и надо пробовать в других местах, в каких-то иных критических поворотных точках? Теоретически можно, конечно, думал я, задаться целью, подготовиться и грохнуть кого-нибудь из лидеров, например, большевиков, Ленина, Троцкого, Свердлова. Или у противоположного лагеря, хотя там масштабные и ключевые цели найти трудно, Деникина с Колчаком или Врангеля, что ли. Может даже, меня и не раскроют, и я выживу, при хорошей подготовке и везении. Хотя вероятность этого небольшая, а погибать как-то совсем не хочется. Вот только что это даст мне, моей стране и нам всем, размышлял я. Подбросить дровишек и плеснуть бензина в разгорающиеся костры вражды, многочисленных внутренних конфликтов и гражданской войны получится, не вопрос, только не вышло бы ещё хуже, чем в предыдущей, в моей бывшей истории. Думал, ломал голову, пытался вспоминать все подробности, что я читал об этом времени, благо я хоть историей увлекался на любительском уровне, много читал и что-то помнил. Только блестящих идей пока в голову не приходило.
В одно из воскресений при визите к Романовским нас с Лизой встретила Софья Александровна:
— У нас радость, с Украины вернулся наш сын, Володенька. Он штабс-капитан, служил во фронтовых частях. Мы с Андреем Георгиевичем беспокоились о его судьбе, особенно. когда германцы стали занимать Украину.
Между тем, лицо у хозяйки дома было несколько напряженным. Из хозяйской половины квартиры, где, по всей видимости, были спальни членов семьи, доносились мужские голоса, и разговор, похоже, шёл на повышенных тонах. Софья Александровна проводила меня в кабинет и оставила ожидать, а сама пригласила Лизу в другую комнату, по-видимому, поговорить о своём, женском.
После некоторого времени ожидания, в которое я рассматривал книги на полках, громкость голосов слегка повысилась — наверное, открылась дверь — а затем разговор прекратился, и по коридору раздались удары об пол быстрых шагов. Я оглянулся. В дверях кабинета остановился молодой офицер в форме, но со споротыми погонами. Молодой человек с небольшими усиками был несколько взвинчен и упрямо хмурил брови над сузившимися глазами. Заметив меня, он скривил губы:
— А, господин большевик. Ещё не всю Россию продали немцам?
Я еле удержался от того, чтобы ему ответить: "Ещё нет, а вы с какой целью интересуетесь — хотите войти в долю?" Но подумал, что понятие "троллить" еще не скоро появится в лексиконе, и решил, что не стоит доводить парня:
— Здравствуйте, сударь! Мы с вами ещё не знакомы, но, коль вы спросили, отвечу. В ваших словах содержаться фактические ошибки по двум пунктам: я не состою в партии большевиков, и Россию немцам не продавали.
Сын хозяев квартиры рассчитывал, видимо, сорвать раздражение и нарваться на ссору, но теперь удивлённо вскинул брови и расширил глаза, озадаченный формой и содержанием моего ответа, выбившим его из намеченной колеи. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, потом закрыл, презрительно скривив его, и, развернувшись, выскочил из квартиры. Громко хлопнула входная дверь.
Послышались частые спешащие шажки. В кабинет заглянула взволнованная Софья Александровна. В ответ на очевидный вопрос в её глазах я сказал:
— Ваш сын только что вышел из квартиры, и дверь случайно хлопнула излишне громко.
У женщины поникли плечи, она на короткое время ушла в свои тревожные мысли, но вскоре взяла себя в руки и ответила:
— Благодарю вас, Александр Владимирович. Я схожу и сообщу Андрею Георгиевичу, что вы пришли, — сказала она и удалилась.
Мы с Лизой и не планировали надолго задерживаться у Романовских. Лиза что-то обсудила с Софьей Александровной, я имел краткий разговор с Андреем Георгиевичем, выглядевшим тревожно задумчивым. Он умолчал о размолвках с сыном и их причинах, а я мысленно предположил, что гражданская война влезла своим разделением и в эту семью, и всему виной столкновение принятого было Андреем Георгиевичем решения пойти служить военным специалистом советской власти и резкого непринятия их сыном власти большевиков.