Неделя ущербной луны

— Гляжу — человек вроде незнакомый… А я как раз обход делала с той, — махнула она рукой, — стороны. А тут и вы пробудились. Но я думаю, дай подойду все же, мало ли что.

— Ну да, ну да. Как же: горишь на посту, можно сказать. У мужика под теплым боком. — И, не давая сторожихе возможности возразить, спросил у Андрея первое, видимо, что пришло в голову: — Вы каким поездом — архангельским небось? — А, воркутинским… Восемьдесят вторым. Тоже удобный. Отправление из столицы в двадцать два пятнадцать. В нем купированных всегда больше. Чисто, и проводники культурные: сядешь в Москве поздно, уже ночь, а чаем все равно напоят.

Уваркин опять сбился и со спасительной озабоченностью поглядел на пустые окна конторы, словно показывая тем самым, что он уже весь там, за столом с телефоном, а здесь только на минутку и остановился — приветить, как и положено, нового в партии человека. Он чуть было не спросил еще, где до этого работал Званцев, да вовремя спохватился: этот вопрос надо было приберечь для конторы, уже для знакомства официального. К тому же вчера по телефону Протягина сказала, что последняя запись в трудовой книжке нового геолога была сделана в Черноубинской экспедиции, на Алтае. И Евгений Иванович сразу, едва положил трубку, подумал, что с этим местом было что-то такое связано, но что именно — вспомнить, как назло, так и не смог. Конечно, проще простого было бы задать сейчас вопросик-другой самому Званцеву — и, глядишь, картина прояснилась бы. Но он вроде как боялся спрашивать геолога о каких-то подробностях, что-то его сдерживало, и эта неопределенность начинала томить его.

— Ты, Лопатникова, — с мягкой насмешливостью перевел Уваркин разговор на сторожиху, желая, как видно, на том и закончить его, — опять, говорю, возле мужчин задержалась. Как бы твой Петро не приревновал тебя. Увидит из окошка, прибежит, как тогда, в кальсонах, прямо с постели…

Он подмигнул Андрею с тем выражением, будто напоминал что-то хорошо известное им обоим, и уже на ходу дал указание сторожихе:

— Проводи человека в общежитие да иди поднимай своего благоверного. Пускай в контору явится. Дам ему задание общественности — привезти назём для огородов. А то люди просят, и если сейчас не воспользоваться — все лето машина будет в поле, кусай потом локти.

Но теперь, как видно, настал черед сторожихи отыграться за все сразу — на весь день вперед, — она давно молчаливо выжидала с какой-то одной ей понятной ухмылкой.

— Без назёма какие огурцы… Так, одно название. А у вас нынче аж пять грядок. Машину и надо, меньше делать нечего. Только вот в чем загвоздка… Петро-то мой еще не приехал. Нету. Некого мне будить. Забурились они там, видно, по всем статьям. Фролка-капитан да Петька Лопатник — два сапога пара. Два передовых ударника.

Уваркин еще успел машинально улыбнуться при воспоминании о Фролке, одном из колоритных своих кадров, но смысл сказанного сторожихой уже проник в сознание.

— Как… не приехал?

Обежал взглядом хоздвор. Вся техника на месте — компрессор, два штанговых насоса, персональный его ЗИЛ-157, второй месяц стоящий на ремонте, — а лопатниковского «газона» нету. Только рваная колея от вездехода и осталась еще с позавчерашнего дня; она отчетливо выделялась среди множества парных извилин тем, что была как бы глубже и жирнее прочих — стояла почти без воды, небольшенький дождик прошел поздней ночью, тогда как в старых колеях накопились целые лужи.

— И хотел бы поругать, да язык не поворачивается. Не по своей же воле задержался человек. По делу. Бурят, перевыполняют… — словно задумался, отстранился Евгений Иванович от всего мирского, уходя взглядом к чему-то одному ему видимому. — Трудовое рвение, так сказать.

Он вздохнул и скосился на Андрея: ради него ведь и говорил. Пусть человек сразу же привыкает к самым ходовым словам в партии.

— Стремятся опять на вахту. Теперь уже послепраздничную, — внимательно посмотрел Евгений Иванович в лицо геолога.

А язвительная бабенка между тем уже уходила от них, перекидывая ружье за плечами с возмутительной независимостью и оставляя Уваркина в замешательстве: и тут-то стоять больше нечего, прямо как два пня ивановских, и в контору уйти, как собирался минуту назад, было теперь неудобно — придется и геолога с собой вести, а там опять говори с ним о чем-то, — до девяти-то часов, когда начнется рабочий день, еще далеко.

И Уваркин решил завернуть домой, пока не соберется в конторе народ; но, прежде чем уйти, он еще проследил за сторожихой со смиренно-постной миной на одутловатом лице.

— Нашего отрядного шофера баба, — пояснил он Званцеву. — Молодая, а выдра. Слабинку взяла с некоторых пор… Давно бы перо в одно место воткнуть надо и по ветру пустить, да сторожить и полы мыть некому.

4

В сквозном коридоре барака, куда вошел Андрей, у дверей висели на гвоздиках детские ванночки, рассохшиеся стиральные доски, в мыльных оплесках стояли тазики на табуретках под литыми, звонкими умывальниками. Возле одного из них, глядясь в косо умащенный на крышке обломок зеркала, как раз и прихорашивалась сторожиха.