Читаем Неделя ущербной луны полностью

Неделя ущербной луны

Сравнительно недавно вошел в литературу Юрий Антропов. Но его произведения уже получили общественное признание, — писатель стал первым лауреатом премии имени К. Федина.Эту книгу составляют повести и рассказы, в которых Юрий Антропов исследует духовный мир нашего современника. Он пишет о любви, о счастье, о сложном поиске человеком своего места в жизни.

Юрий Васильевич Антропов

Советская классическая проза18+
<p>Неделя ущербной луны</p><p><strong>ПОВЕСТИ</strong></p><p><strong>НЕДЕЛЯ УЩЕРБНОЙ ЛУНЫ</strong></p><p><strong>ГЛАВА ПЕРВАЯ</strong></p>1

Место под треногой на этот раз выпало чистое — прямо хоть пляши. Уже притерпевшийся к неудобствам своей нынешней работы, Илья не мог надивиться: ни кочки тебе, ни пня! И ни грамма воды под ногами к тому же. Сушь, вот просто сухо под треногой — и все тут.

Не работа, а одно удовольствие, — можно бегать вокруг штанги с закрытыми глазами. Ближе к полудню, когда припекло не на шутку, Илья решился даже разуться, раскинул на рогульке, над остывшей золой от костра, залубеневшие портянки, сунул в тень от палатки сапоги — не какая-нибудь там кирза, как у Фролки, к примеру, хотя он и мастер, а настоящая кожа, память об армии; пальцы с непривычки свело на майской земле, но потом разбегался, обвыкся — подошвам стало жарко.

Да и откуда бы тут взялась мокрядь, — закраина болотины осталась ниже по склону метрах в двадцати, Фролка вынес треногу сюда не долго думавши — какая, говорит, разница, что там песок да морена под нами, что здесь. Так-то оно, может, так, — да то чудно, что главный геолог экспедиции, эта молодая, но дотошная, видать, женщина, тому же Фролке наказывала в прошлый свой приезд закладывать скважины именно на перегибе, на самом террасном шве, как она выразилась.

А Фролка будто запамятовал — выпер треногу где посуше, и вся недолга. Хотел Илья напомнить как бы между прочим про указание строгой геологини, да случая удобного не представилось: сказать-то надо было с глазу на глаз, не при Катьке, по пятам ходившей за своим мужиком. Нечего и думать, что Фролка внял бы такому напоминанию, высказанному к тому же при жениных ушах, — для него это значило бы изменить свою тактику и по отношению к самой Катерине. «Курица не птица, баба не человек» — вот Фролкина мудрость, а тут — на глазах подчиниться приказу чужой бабы, хотя она и начальник.

Пощадил Илья мастера, не стал ничего говорить, будто так и надо. Молчком разгрузили машину, спешно поставили треногу и, едва перекурив, тут же забурились — на одном дыхании вогнали целую штангу, на всю мощность покровного суглинка. В работе Фролка злой и брыкучий, как жеребец необъезженный, лишнего ему ничего сказать нельзя. Да ведь и то правда: когда нынешней ранней весной мастер с начальником партии брали его, только что отслужившего солдата, уговор между ними был простой: делать любую работу, какую ни заставят. Фролка тогда посмеялся еще: «Зачисляю тебя, сержант Данилов, в бригаду на должность. Бери больше — кидай дальше, понял?» Разозлиться и плюнуть на них с таким уговором было вроде не с чего, — он же понимал, что взять его в партию могут только рабочим. Конечно, какую уж работу ни дадут. А Фролка насчет должности-то просто пошутил, у него все шутки такие — перченые, как и сам характер.

2

В полдень, когда солнце уперлось в самую макушку, Илья сквозь мокрые, в горячем соленом поту ресницы увидел краем глаза, что Семен паньшинский, новичок на один сезон, уже выдохся. Нехитра вроде бы работка: вкручивай в землю штопором стальную штангу, разрывай вековой ее целик остро заточенным наконечником — полой трубой-желонкой с клапаном, достающей наружу глубинную породу. А для удобства бурового дела — еще дедами придуманные приспособления. Дивился Илья нестареющей придумке человека! Просто все, куда как просто. Вертикальная штанга, чтобы не вихлялся верхний ее конец, крутится в сальнике, висящем на стыке трех бревен, раздвинутых комлями в треугольник, — тоже великое изобретение, которое, вычитал в книжке Илья, еще египтянам, как основа рычага, помогало поднимать громадные блоки пирамид. Перехватил штангу зажимками, надел на концы этих тисочков, с четырьмя ручками врастопырку, метровые обрезки трубок — для рычага опять же, — и дави на них, крути каруселью штопор! Куда как просто, была бы сила.

У Семена, которому дашь все пятьдесят, ее оставалось, как видно, совсем не для бурения. Будто уперся грудью, давит на свой патрубок, а сам повис на нем, словно пустой куль. Ноги заплетаются, как у пьяного, — в коленках не разгибаются, попробуй-ка упрись на таких рогульках.

Илья виду не подал, смолчал, но вынужден был поднажать — как бы надбавить газу, используя какие-то внутренние свои силы, о которых раньше он и сам, похоже, ничего не знал. И без того коренастый, с коротко посаженной головой и длинными ручищами, которые Илья вечно держал так, будто под мышками у него было что-то зажато, парень теперь словно заживо врастал в землю от непомерного напряжения, ломавшего его в пояснице. Желонка шла с натужливым, саднящим душу скрипом, отдаваясь в голове, прижатой к патрубку, истошным хрястом дробящейся где-то в глубине гальки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Вниманию читателей предлагается одно из лучших произведений М.Шолохова — роман «Тихий Дон», повествующий о классовой борьбе в годы империалистической и гражданской войн на Дону, о трудном пути донского казачества в революцию.«...По языку сердечности, человечности, пластичности — произведение общерусское, национальное», которое останется явлением литературы во все времена.Словно сама жизнь говорит со страниц «Тихого Дона». Запахи степи, свежесть вольного ветра, зной и стужа, живая речь людей — все это сливается в раздольную, неповторимую мелодию, поражающую трагической красотой и подлинностью. Разве можно забыть мятущегося в поисках правды Григория Мелехова? Его мучительный путь в пламени гражданской войны, его пронзительную, неизбывную любовь к Аксинье, все изломы этой тяжелой и такой прекрасной судьбы? 

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза