Неделя приключений

Ну, ладно, похоронили сестры мачеху, стали вдвоём жить. Одни, от деревни далеко, кругом ни души. Как ночью завоет ветер, загудит в трубе, обе только плачут да креститься успевают. Домна и говорит сестре: «Нет моих больше сил, Марьюшка. Либо я руки на себя наложу, либо золото у нашей злодейки отниму, и будем мы обе счастливые». А Марья: «Да как же его отнять-то, когда оно вместе со злодейкой в могиле укрыто». — «Ничего, — отвечает Домна, — ежели она с нами поступила, как зверь лютый, то и от нас пусть добра не ждёт. Раскопаем могилу, а там видно будет». Марья было отговаривать, но Домна знай стоит на своём. Вот наступила ночь. Взяли сёстры фонарь, заступ и пошли на кладбище. На улице тьма — хоть глаз коли. Ветер задул — дело было осенью. Огонь в фонаре трепыхается, и тени по могилам мечутся, как живые. Идут сёстры, у Марьи от страху зуб на зуб не попадает, а Домна ничего, виду не показывает. Нашли мачехину могилу и давай копать. Вот уж заступ о крышку гроба стукнулся. Отгребли землю, крышку сняли. Взглянула Марья на покойницу, чуть замертво не упала. Смотрит на них мельничиха пустыми глазницами и будто усмехается. «Пойдем, сестрица, от греха», — просит Марья. Но Домну страх не берёт, злость в ней всякий страх уничтожает. Взяла она лопату, тяп-тяп — и отрубила обе руки. Засыпали сестры могилу, руки в мешок и — домой. Пришли они, попробовали снять браслеты — не тут-то было. Домна и говорит: «Врёшь, старая ведьма, отдашь золото. Марьюшка, затапливай печь». Затопила Марья печь, Домна положила мачехины руки в вёдерный чугун, залила водой, накрыла сковородкой и поставила вариться, чтобы, значит, кости освободились. Сели они, ждут, когда закипит. А в трубе ветер: у-у-у, у-у-у! И чудится сестрам, словно в окно кто-то постукивает. Обернулись — что-то белое мелькнуло. Побледнела Домна, а все же подошла к окошку. Выглянула — никого, только скрипят деревья и голые ветки, словно кости, стучат друг о друга. Тем временем вода в чугуне начала закипать. У Домны отлегло от сердца — сейчас золото будет в её руках. Вдруг как рванул ветер, хлоп — дверь в горницу распахнулась, и голос мельничихи из темноты: «Все спят, все спят, одна Домна не спит, мои руки варит!» И тут сковородка с чугуна свалилась, руки мигом выскочили и по полу прыг-прыг — за дверь. Смотрит Домна на них безумными глазами, да вдруг как вцепится себе в волосы, да как закричит пронзительным голосом: «Не отдам! Не отдам!» — и вдогонку. Марья хвать из печи горящее полено да за ней. Видит: мачехины руки с плотины бултых- бултых — прямо в пруд. «Не отдам!» — опять крикнула Домна и следом вниз головой. Марья — к пруду. И только она осветила головёшкой место, куда сестра-то нырнула, вдруг вода как вспыхнет, и поднялся к небу громадный столб пламени. Тут услышала Марья громкий смех позади себя и упала без памяти. Утром её нашли работники с мельницы — мой дед да ещё двое. Рассказала она всё как было да и померла. Работники в тот же день взяли расчёт. Пришлось хозяину других нанимать, дальних…

Однажды, это уж после революции, девчонка наша, ликинская, Анка пошла на мельницу по ягоды да так и не вернулась. Видно, Домна её сграбастала. С тех пор никто туда не ходит…

Костёр потух. Продолговатые членистые угольки покрылись синеватым пеплом. Федька разгрёб угли, бросил на жар несколько тоненьких сучочков. Они вспыхнули. Тогда Федька положил охапку хворостин потолще. Густой едкий дым пошёл неуверенно блуждать среди них, как путник в незнакомом лесу. Но вот наружу вырвался огонь, и дым стремительно взвился кверху. Федька довольно жмурил хитроватые глаза — он видел, что рассказ произвёл на ребят сильное впечатление. Сёмка долго смотрел на огонь неподвижными глазами, потом сказал:

— Удивляюсь я на этих буржуев. Горло готовы друг другу из-за денег перегрызть. Главное, ведь каждый хочет, чтобы у него были полны карманы, а у других, чтоб ни копейки. Прямо людоеды какие-то. Я бы вот все деньги роздал ребятам на мороженое и на кино. Ведь хорошо, когда всем хорошо и все тебе товарищи.

— Уметь надо, — подтвердил Витька. — Вот скоро начнётся коммунизм, и тогда все деньги уничтожат.

— Так, так, — ехидно проговорил Федька. — Что же вы, против денег, а сами какие-то сокровища разыскиваете?

— Вот тоже сказал! — возмутился Спартак. — Мы же отдадим всё государству, чтобы построили корабль, а нас на него взяли юнгами.

Федька презрительно сплюнул в костёр, пшикнули угли.

— Это вас-то? Юнгами? Да я, если хотите знать…

Федька обиженно закусил нижнюю губу и отвернулся.

Эх, рассказать бы этим дурням про «товарища командира», про важное поручение, которое он, Федька, выполняет. А то юнгами… Ещё ничего порядочного и не сделали, а туда же… Ах, как жалко, что нельзя рассказать, нельзя утереть нос этим несмышлёнышам! Ну ничего, он ещё утрет…

— Давайте уху есть, остыла, — хмуро буркнул он, ставя перед собой котелок.

После ухи ребята улеглись у тлеющего костра, укрывшись пальтишками, тесно прижались друг к другу. Разговоры смолкли.