Неделя приключений

— Вы ведь ничего не знаете. А я здешний, знаю. Старая мельница — проклятое место. Туда никто не ходит. Там всякой нечисти — хоть пруд пруди. Оттуда живыми не возвращаются. Понятно?

— Всё врёшь, — спокойно сказал Витька.

Федька привстал на колени, подался к Витьке.

— Значит, по-твоему, вру? А про Домну слышал? А? Нет. То-то. Я что? Я вам же, дуракам, добра желаю. Конечно, можете идти, только ведь потом покаетесь, да поздно будет. Кого хотите спросите, вам скажут. Проклятое место Старая мельница.

Витька уже не пытался возражать. Что же касается Сёмки и Спартака, то они полностью превратились в слух. Единственное, чего они сейчас жаждали всем своим существом, — это нового страшного рассказа.

Федька, убедившись, что произвёл некоторое впечатление, успокоился, прилёг, опершись на локоть, и продолжал уже ровным голосом заправского повествователя:

— Мне, конечно, наплевать, можете идти, куда хотите, только сначала послушайте, что случилось на Старой мельнице в давние времена. Было это ещё до мировой войны. Жил в наших местах богатей Архип Метёлкин. Имел он в Мошкове лавку да постоялый двор с питейным заведением. Было у него две дочери от первой жены: старшая, Домна, и младшая, Марья. Жена умерла. Архип второй раз женился на вдове. Построил водяную мельницу на речке Содушке, избу пятистенную при ней поставил и туда переехал жить. Дожил он до старости и, конечно, помер. А мельничиха, его жена, ужасно жадная была старуха. Падчерицам замуж охота выйти, приданое нужно. За Марью писарь сватался, за Домну — лавочник. Им-то, конечно, за жёнами деньги нужны, а мельничиха о приданом молчит-помалкивает. Все знали, что деньжищ у неё прорва. После смерти Архипа она и лавку и постоялый двор продала. А уж когда совсем состарилась, то продала и мельницу. Купил её крестьянин из нашей деревни, Локотников Кирилл Спиридоныч. Он и сейчас живёт-здравствует. Да только выторговала она условие: до её смерти изба остаётся за ней. Вот однажды съездила мельничиха в город и после того слегла. На третий день начала она помирать. Домна с Марьей, конечно, подступают к ней: «Где деньги, мамынька, вам-то, дескать, известно, умирать, а нам жить да жить…» Старуха только прохрипела: «Нет ничего вашего… моё всё». С тем и померла. Сестры тут же вынули у неё ключи из сарафана, ширк-ширк по комодам, по шкатулкам — нигде ничего, хоть шаром покати. Ни денег никаких, ни документов. Известно, девки в рёв, потому нищими остались. Ну, а народ думает, что они об мачехе убиваются. Пришли старухи, знакомые покойницы, стали её обмывать. Раздели, смотрят, а у неё на руках от плеча до запястья надеты золотые слитки на манер браслет. Снять их нет никакой возможности. Говорят, весу в них было до пуда. Подивился народ её жадности — ни себе, значит, ни людям.